— Байк водите? — И, увидев мою растерянную физиономию, сразу перевел: — За рулем мотоцикла сидели?
Я от растерянности только кивнуть успел, ничего себе переходы.
— Так. Все ясно. Парня я беру к себе. Формальности улажу сам. Да, «корова» как пишется? — неожиданно обернулся он ко мне.
— Через «о», — умудрился не растеряться я.
— Для математика вполне достаточно, — резюмировал мой спаситель и повел за собой.
— Коллега, — ядовито бросил он председателю комиссии на прощанье, — похоже, что вам придется изобретать что-то новенькое, чем можно «травмировать» студентов.
Через несколько дней, когда все формальности, словно по мановению волшебной палочки, оказались улаженными, я встретился с львиноликим. Он сидел все на той же лавочке, обмахиваясь зачем-то газетой, хотя утро было прохладным.
— Ну, как дела? — спросил вроде нейтрально, но откровенно хитро прищурился, рассматривая меня так, словно увидел впервые.
— Фантастика, — признался я, — если бы мне неделю назад сказали, что такое возможно…
— Erat. Est. Fuit[45], — пришел мне на выручку собеседник, — мелочи. Латунский ведь известный мерзавец.
— А кто это Латунский?[46] — переспросил я, пытаясь одновременно припомнить, откуда мне странным образом знакома эта фамилия.
— Латунский — это не фамилия, это имя нарицательное. — Он махнул рукой, словно обрывая этот неожиданно ставший ненужным разговор. — Кстати, где знаменитый блокнот, а пока на вот, почитай… — И он протянул мне институтскую газетку.
В небольшой статье рассказывалось об абитуриенте, который на вступительном экзамене решил… Я покраснел. Чтобы обо мне, в газете, да еще незаслуженно… Меня аж в пот бросило. Львиноликий словно насквозь видел.
— Да не переживай так. Я же сказал, все едино. Прошлое, настоящее, будущее. Подумаешь, двумя годами раньше.
— Это несправедливо. Ведь это вы решили. — Уши у меня все еще горели.
— Вот настырный какой. Такие ископаемые теперь, наверное, только в Вологде есть.
Я не знал, обижаться мне или нет, а он продолжил как ни в чем не бывало.
— Считай, что ты получил аванс, а с этим, — на его ладони оказался комок бумаги, — нужно кончать, тем более что там небольшая неточность.
И смятые листки охватило почти невидимое под яркими солнечными лучами пламя. Львиноликий даже не потрудился убрать руку, словно огонь был холодным, и только черный прах слетел с ладони и плавно опустился вниз.
— Кто вы? — наконец набрался храбрости и спросил я. — Как все, что произошло, возможно?
Мне хотелось задать массу вопросов и, главное, получить на них ответы, но вместо этого я ляпнул:
— Вы гипнотизер?
— Это точно! — хмыкнул мой собеседник. — Как есть гипнотизер. Лауреат конкурса магов и гипнотизеров, а также специалистов по телекинезу… Скучно все это, мой молодой друг. — И он собрался уходить.
— Погодите! — почти крикнул я. — А что же… что же теперь будет? Или потом будет?
Я окончательно запутался и смешался.
Мой странный собеседник уже поднялся и теперь возвышался надо мною. Таким я его и запомнил: залитого солнечными лучами, на аллее, в окружении молодых лип… Он многозначительно, как это показывают в кино, провел над моей головой ладонью, и я неожиданно, но удивительно отчетливо увидел солидного мужчину с красивой тростью, медленно идущего по ленте асфальта между рядами могучих лип. Солнце едва пробивается через густые кроны. Он спокойно, чуть прихрамывая (былая травма — дань увлечения мотоциклом), подходит к старенькой лавочке, на которой, уткнувшись носом в книгу, сидит парень в скромненькой рубашке, устраивается на противоположной стороне и достает свежий номер журнала с кроссвордом. Склоняется над ним, и становятся видны поредевшие волосы, все еще непокорно торчащие между двух макушек.
— Никаких шансов, — доносится до него шепот, и эти слова моментально выводят мужчину из задумчивости.
— Это почему же «ноль шансов»? — спрашивает он у молодого человека.
— Я не местный, а здесь, говорят, такие звери в комиссии, порвут, как газету.
— Да? Ну, так давайте посмотрим. — И он легко пишет несколько формул в протянутой неуверенно тетради.
— Так про это даже притча есть, что абитуриент давным-давно прямо на собеседовании решил когда-то эту задачу, — едва взглянув на написанное, отреагировал парень, — теперь таких людей уже нет, а может, это просто красивая сказочка, выдумка. Так нечестно, я знаю решение.
И пользуясь тем, что его неожиданный собеседник на несколько секунд задумался, продолжил:
— А вы здесь преподаете? Да?
— Преподавал, преподаю, буду преподавать, — прошептал едва слышно тот. — Весь смысл в связи времен, как все просто… — Он поднялся и, едва заметно прихрамывая, пошел прочь, а легкий ветерок каверзно прикрыл линованным листком оставленную в тетради визитку.
Я открыл глаза и оглянулся. Наваждение какое-то, вероятно. Солнце голову напекло, говорила же мама. Львиноликого нигде не было видно. Молоденькие липы чуть слышно играли листвой под легкими порывами ветра.
Что-то будет, наверное, когда деревья станут большими…
Часы
Сашка Сарана — человек самый что ни на есть обычный, можно сказать, заурядный. Дел только, что за летние месяцы вытянулся сантиметров на двенадцать, стал угловатый, нескоординированный, даже в футбол перестал гонять — одышка. Водили его к врачу, обследовали, даже нарисовали какой-то диагноз, дистония, что ли. На этом дело и закончилось. Ест, как у врага в доме, все больше валяется на диване да музыку слушает. За лето книжки три прочитал из программы, остальное — детективы, фантастика, исторические романы. Совершенно обычный подросток, каких в Харькове десятки тысяч, хорошо еще, что вообще читает, а не перед телевизором торчит.
Первого сентября, как и полагается, поплелся в школу, разумеется, неохотно. Выпускной класс, скоро думать об институте или в армию гудеть. Оно, конечно, первый день, забавно всех увидеть. Кто-то совсем не изменился, а на него пальцами показывают, ржут. Месяца четыре назад врезал бы по «чепе», а сейчас лень даже руку поднять. Мимо прошествовал физрук, глянул добродушно. А то как же, новая баскетбольная надежда школы. Клас-ручка туда же, даже руками всплеснула: «Ой, какие вы все стали взрослые, как выросли». Впрочем, как ни делай вид, что тебе все это безразлично, но где-то и приятно: о тебе помнят, может, искренне рады видеть.
— Ну, ты конкретно вымахал.
Это Петька Кривошеев, каким-то чудом перебрался в одиннадцатый. Сколько раз говорили, что
