Грубость после нежности. За это Андуз еще больше любил Учителя.
Когда на следующее утро Андуз проснулся у себя дома, он вдруг вспомнил, что теперь окрещен, что стойко выдержал испытание, на которое отважились бы очень немногие, и почувствовал, что теперь он стал сильным и могучим, как полноводная река. Ничто не сможет его сдержать. Он потечет к своей цели медленно и неотвратимо. Он сметет со своего пути всех четверых в слепом безмятежном порыве. И община будет спасена. «Я — Андуз!»
Он сел на кровать, потрогал грудь и спину. Кожа была сухой и прохладной, но кончики пальцев еще ощущали липкую кровь. Возможно, это воспоминание никогда не изгладится из памяти. Тем лучше! Учитель навсегда оставил свою метку. Он встал, раздвинул шторы. Дождь стучал по крышам, по трубам. Оцинкованное железо тускло поблескивало. Тут и там метались разорванные, гниющие листья, неизвестно откуда принесенные. За окнами стояла мрачная парижская осень.
«Меня окрестили», — повторил Андуз, словно магическое заклинание, которое позволит ему избавиться от прохожих, метро, клиентов, от всего того, что разрушало его жизнь до встречи с Учителем.
Андуз снял пижаму и побежал принимать душ. От горячего ливня его зазнобило. Мельчайшие детали оживали с поразительной ясностью: вот животное упало прямо у него над головой, вот хлынул поток крови… Он энергично растерся, понюхал руки. Ему, как кошке, хотелось себя вылизать. Затем он тщательно побрился и стал внимательно рассматривать свое лицо, он испытывал к себе неведомую ему прежде симпатию. «Я — Андуз! Я пришел из глубины веков. До сих пор я влачил жалкое существование. Но теперь я призван не допустить, чтобы дело Учителя потерпело крах, столь похожий на скандал».
Из-за жалкого узкого, уродливого лица, усеянного веснушками, он всегда принадлежал к отбросам человечества… он был то раб, то крепостной, то лакей, то развратник. Сейчас ему вспомнились болотные растения, которые прорастают из ила. С необыкновенным упорством они преодолевают толщу мутной воды, чтобы раскрыть свои быстро увядающие цветы. Андуз также приблизился к моменту своего расцвета. Он настолько дорожил этим событием, что непременно хотел защитить его от обыденности окружающей жизни.
Он оделся, не переставая любоваться собой, затем не выдержал и достал из кухонного шкафа подсвечник со свечой, поставил его на стол в гостиной, закрыл двери, чтобы не было сквозняка, зажег свечу и сел перед ней. Пламя колыхалось от малейшего дуновения, воск плавился, а черный фитиль сгибался пополам. Тонкая струйка дыма вилась над свечой. Сине-желтое пламя вытянулось и перестало дрожать. Эксперимент начался. Андуз попытался прогнать все мысли… Стать никем… забыть Леа… забыть банк… эту комнату, заваленную книгами… Теперь он не просто смотрел на пламя, а направлял в самый его центр луч энергии, поток, движимый безымянной силой, но которая, возможно, подобна той, что увлекает за собой мироздание. Вот пламя раздвоится, согнется и запляшет… Существуют такие выдающиеся личности, которые способны потушить свечу на расстоянии нескольких метров. Леа, которая работала в лаборатории Коллеж де Франс, дважды присутствовала на подобных опытах. Она говорила, что наука называет это явление телекинезом.
Он устремил неподвижный взгляд в самый центр пламени и напрасно старался расслабиться… perin-de ас cadaver… да, конечно, но… Он напрягался, пытался сосредоточиться. Свеча продолжала по-прежнему гореть, иногда чуть потрескивая. Ее фитиль переливался красноватыми оттенками. У Андуза сжалось сердце. Он напряженно ждал, когда же наконец пламя покачнется, и погаснет, и рассеется в черных клубах дыма. Впрочем, на это он и не надеялся. Пусть пламя хотя бы вздрогнет, хотя бы затрепещет… Ах! Неужели… Он не смог не залюбоваться этим огоньком, упрямо отстаивающим жизнь. Ему становилось все труднее смотреть в сердцевину пламени. Его отвлекала капелька воска, образовавшаяся на краю маленького белого кратера. Она раздулась, а затем скатилась вниз. Андуз закрыл глаза. Ничего не получилось. Он сидел с опущенными веками и видел зеленоватые свечи. Ему не терпелось добиться успеха. Учитель рассердился бы, если бы узнал, что… Следовало бы начать с руки… Он слишком поторопился. Впрочем, эти игры вовсе не самоцель. Он должен срочно сконцентрировать свое внимание на одном из четверых. Не важно, на ком именно.
Все же, чуть огорченный, он задул свечу. Быстро поднялся, сварил кофе. Половина девятого. Черт возьми! Он съел, как спортсмен перед соревнованиями, два кусочка сахара. До двенадцати ему предстоит считать деньги в банке. Через его руки проходили большие суммы, целые состояния, но он не испытывал ни зависти, ни жадности. Он стал бы счастливее любого богача, если бы сумел погасить свечу одним своим взглядом.
Он проглотил кофе, который отдавал железом, и спустился по черной лестнице. Ею пользовались только горничные да студентки. У него становилось тепло на душе, когда он слышал, как они смеются и что-то напевают. Иногда одна из них просила у него прикурить. Сам он не курил, но в кармане у него всегда лежал коробок спичек. Пока он спускался с седьмого этажа и выходил на улицу, ему вполне хватало времени, чтобы вновь стать господином Полем Андузом, кассиром Национального кредитного банка.
Он направился к метро. По мере того как он приближался к банку, Ашрам удалялся, и это всегда его беспокоило. Почему ему не удавалось в течение всего дня оставаться братом Полем? Он прочитал множество книг, посвященных мистикам. Они тоже занимались тяжелым трудом, но только они не давали себя подавлять. Они просто умели замыкаться в себе. Правда, если бы им пришлось лихорадочно пересчитывать пачки банкнотов, то они как миленькие вынуждены были бы спуститься на землю! И все же следует попробовать выкроить время для медитации. Он втиснулся в вагон между полицейским и гигантским негром, насквозь пропахшим одеколоном, и думал: «Они все спят. Они не подозревают, что над каждым из них витает Дух. Но мой разум скоро проснется… и благодаря Учителю я узнал высшие истины». Огромная толпа людей вынесла его на улицу. Радостное чувство не погасло. Оно теплилось, словно огонек под пеплом.
— Вы отлично выглядите, — сказала ему Алиса, машинистка из юридического отдела. — Выиграли на скачках?
— Вы совершенно правы, — сказал Андуз. — Я выиграл на скачках.
— Везет же некоторым!
Она не верила ни единому его слову. Все в банке знали, что Андуз вел скромную холостяцкую жизнь. Никаких скачек. Иногда, редко, кино. И то еще его нужно долго уговаривать: «Мсье Поль, право же, этот фильм стоит посмотреть». Когда он попал в аварию, которая чуть было не стоила ему жизни — два его спутника погибли, — то несколько дней банк лихорадило. Самые злые языки ворчали: «Погибают лишь отцы семейств!» Его начальник не удержался и спросил:
— Но как, черт возьми, вы очутились около Реймса?
— Хотел повидать друзей. Разве это запрещено?
— Разумеется, нет. Ваша малолитражка, должно быть, совсем разбита?
— Ее место на свалке.
— Разве вы не пристегнули ремни безопасности?
— У меня же очень старая машина. Их там просто нет.
— Собираетесь купить новую?
— На те деньги, что я зарабатываю…
Начальник счел за благо не настаивать. С Андузом было нелегко разговаривать. Замкнутый. Недоверчивый. Но все вдруг заинтересовались им. Двое погибших! К тому же оба американцы! Пожилая мадам Ансель из отдела ценных бумаг без зазрения совести начала свое расследование:
— Как это произошло?
Андуз сухо объяснил, что авария произошла не по его вине. Машина, которая шла впереди, потеряла управление. Непроизвольный резкий поворот, чтобы избежать столкновения. Малолитражка Андуза заскользила на свекольной ботве, рассыпанной по дороге, и врезалась на полном ходу в мачту высоковольтной линии.
— Все очень просто, — заключил Андуз.
Снисхождения окружающих ему ждать не приходилось.
Заместитель директора сказал:
— Он совершенно измотан.
