Сообщили:
— Ездили мы тайным обычаем на вершину Самарскую (верховья Самары близко подходят к среднему течению Северского Донца, к окрестностям Соленого, Бахмута, Тора и Маяцкого острога. — В. Б.) в урочище Опалиху. И вниз тою рекою Самарою проехали все курени севрюков[21] запорожских.
— В каких куренях, — спросил их полковник, — были?
— По Самаре в Милсонином на усть-Быковым (в устье реки Бык, левого притока Самары. —
— Сколько там народу?
— В куренях тех зимуют севрюков человек по двадцати и меныпи.
— О Булавине и прочих что вызнали?
— Сказывали нам севрюки, что Булавин пошел в Сечю. А товарыщей ево нигде в тех самарских Тернах не видали.
— В Кодаке были?
— Сначала приехали в Сергеевское и были у сотника Ивана Лучинского. От него слышали, что в Кадаку донские казаки есть. И ис Сергеевского были в Новобогородицком. А оттуда, пришли в Кодак, объявились кодацкому полковнику и просили, чтоб нас приняли в ево полковничей курень. Сказывали мы ему, что с Кодаку пойдем в Запорожье козаковать.
— Как полковник? Согласился?
— Согласился. Принял в свой курень.
— Булавина там видели?
— Были мы в полковничьем курени три дни и видели дважды того Булавина налицо. А с ним товарищев ево донских 12 человек.
— Как видели? Что слышали?
— Однажды в том курени при нас, посыльных, сидел Булавин пообочь полковника кодацкого; и слушали они вместе челобитчиковых дел. В то число пришли от воеводы новобогородицкого три человека с жалобой на кадачан, что они пограбили у них рыбу.
— Что дальше?
— Чли воевоцкое письмо. И после того Булавин тех людей бранил и письма ругал.
— За что?
— Говорил Булавин полковнику: вы тех людей новобогородицких не знаете, они в своих письмах все плутают и стращают.
— Какое решение дали запорожцы?
— Они тем людям за ево, Булавина, словами справедливости не дали.
— Так, так... Значит, Булавин у них в почете, если его слова слушают и веру им дают. — Полковник мрачно усмехнулся. — Что еще узнали о нем?
— Говорили нам кодацкие знакомцы: как он, Булавин, приехал с Дона на Кодак, и ево, и товарыщев ево оковали при армате [22], И сидели два дни за караулом. А потом велено прислать ево в Запорожье.
— Что сказали про Запорожье?
— В Сечи он, Булавин, перед кошевым во всем Войске в кругу подал от всего Войска Донского письмо, чтоб они, запорожские казаки, всем своим войском рушились[23] к ним, донским казаком. А они, донские казаки, во всякой готовности все. Потом Булавин говорил: вы, атаманы и казаки, позвольте поднять охотное войско на деньги и взять походные пушки.
— Обещал деньги дать?
— Денег обещал дать 7000 червонных.
— А куда и зачем звал итти в поход?
— В том большом кругу он, Булавин, бил челом, что они, донские казаки, хотят итти на Русь; а из запорожцев просят на вспоможение для того: в Руси их, казаков, ругают и живут не в благочестии.
— Какой ему на раде ответ дали?
— Для такого его, Булавина, предложения збирались всем войском в круг трижды и окрик чинили, чтоб итти наперед на Орельские городки (по реке Орели. —
— А кошевой и старшина?
— Кошевой запорожской с старшиною и с куренными атаманы и с стариками, посоветовав меж себя, на то Булавина предложение ответ дали такой: нынешней зимой в поход поднятца невозможно, Днепр и иные реки не замерзли; и чтоб не задержали казаков, которые ныне на Москве. А как те казаки возвратятца и весна будет, и мы охотного войска, кто похочет, задерживать не будем.
— О Крымской орде речь была?
— Булавин просил у Войска Запорожского позволения, чтоб ему итти в Крым и призвать татар. И того ему не позволили: когда они Войском рушатся, и орда их не останет. А ныне Крымская орда кочует на Татарке, и на Московке, и на Белозерках, в ближних местах от Каменного Затона; а шкоды от них русским людям никакой нет.
— Куда Булавин после того большого круга делся?
— Отпустили ево зимовать в Кодак и обнадежили, что за убивство князя Долгорукого не выдадут никому.
И ныне он в Кодаку, а караулу за ним никакова нет.
Вскоре поступили еще более тревожные для властей известия. Голицын из Киева снова пишет Петру о «донском бунтовщике Булавине»: тот немалое время жил в Кодаке, и к нему с Дона приехали 40 казаков. Он вместе с ними снова явился в Сечь звать запорожцев «к бунту, в разоренье ваших государевых великороссийских городов».
В Сечи на новой раде разгорелись страсти. Булавин обратился к запорожцам с той же просьбой:
— Господа казаки! Приехали с Дона казаки, — вот они рядом со мной, — звать на Дон. Все городки донские, донецкие и на запольных речках, и по Хопру, Медведице, Бузулуку готовы итти против изменников-старшин и бояр московских. Мы зовем всех вас в поход под великороссийские городы и на Москву, бить бояр и иноземцев, которые нас, казаков, запорожских и донских, вконец теснят и обижают, а наши вольности и права Москва грозит уничтожить.
— Согласны!
— Любо!
— Пойдем с донскими казаками бить панов и бояр!
— Пусть кошевой скажет!
Тимофей Финенко, сумрачно и затравленно оглядывая сечевиков, неуверенно начал:
— Господа казаки! Такие речи Булавина мы слышим не впервой. До сего числа согласия мы ему не давали. Думаю, и ныне давать нет надобности. В том их бунте нам участие иметь опасно и...
— Долой!
— Трусливый стал дюже!
— Заврался!
— С панами снюхался!
Булавин подлил масла в огонь:
— Казаки! О том, чтобы нам не помогать, а выдать властям, пишут бояре с Москвы и Киева Мазепе, русским воеводам. А он, кошевой, их боится и слушает.
Вольница взорвалась криком:
— Долой Тимошку!
— Потатчик боярский!
— Товариству изменник!
— Нового кошевого избрать надо!
Как ни пытались Финенко и его сторонники утихомирить «горлопанов», призывая к порядку, но их не
