того, что приходилось везти на телеге Сауна и Рилу, которые еще не могли ехать верхом. Предполагалось, что раненые останутся до выздоровления в лагере Стражей Озера, охранявших переправу через реку, и присоединятся к дозорным на обратном пути. Оба отряда намеревались отправиться в путь в полдень – должны же были люди прийти в себя после празднества накануне. Даг видел в этом умиротворяющее влияние Чато: Мари была вполне способна отдать приказ о выступлении своего сонного отряда на рассвете, скрыв свое злорадство за деловитостью. Мари, несомненно, была любимой тетушкой Дага, но встреча с ней не сулила ничего приятного, и Даг молился отсутствующим богам, чтобы этим утром они его от этого избавили.
После завтрака Даг помог погрузить имущество Сауна на телегу; тут выяснилось, что его молитва, как обычно, осталась без ответа: Мари стояла рядом, держа под уздцы своего коня, и смотрела на Дага с молчаливым осуждением.
Даг поднял брови, изо всех сил стараясь не усмехнуться или, того хуже, не фыркнуть.
– Что?
Мари сделала глубокий вдох, но просто выдохнула воздух.
– Свихнувшийся дурак. Разговаривать с тобой все равно что увещевать вон тех чирикающих крапивников на вязе. Я свое слово сказала. Жду тебя обратно через несколько недель. Может быть, к тому времени новизна приключения повыветрится и разум вернется к тебе – не знаю. Можешь сам объясняться с Громовержцем – вот все, что я могу сказать.
Даг распрямил плечи.
– Я это непременно сделаю.
– Эх… – Мари отвернулась, разбирая поводья, но снова взглянула на Дага – уже не с гневом, а с озабоченностью. – Будь осторожен в крестьянских землях, Даг.
Даг предпочел бы едкую выволочку этому проявлению искренней заботы, против которой он был беззащитен.
– Я всегда осторожен.
– По моим наблюдениям, это не всегда так, – сухо бросила Мари. Даг молча помог ей сесть в седло, за что Мари поблагодарила его кивком, с усталым вздохом разворачивая коня. Мари, заметил Даг, за последние два года стала совсем худой… Он улыбнулся ей на прощание, но это только заставило Мари пригнуться к луке и тихо сказать:
– Я видела тебя во всяком настроении – в том числе и отвратительном. Я никогда еще не видела тебя таким откровенно счастливым. Прямо плакать хочется мне, старухе… Что ж, тогда позаботься и об этой девчонке тоже.
– Я так и собираюсь.
– Хм-м… Уж тут сомнений нет. – Мари покачала головой и щелкнула языком, посылая коня вперед, а Даг с опозданием вспомнил,
Однако он почти мог видеть, как его место в мыслях Мари заняли те сотни мелочей, о которых должен думать командир отряда в походе, как то было хорошо известно Дагу. Взгляд Мари обратился на дозорных, проверяя их снаряжение и коней, оценивая готовность и находя многое, чем еще нужно заняться. Немедленно. В который раз…
Фаун помогала Риле – как казалось Дагу, раненая дозорная принадлежала к тем нескольким дюжинам друзей, которых девушка завела за последнюю неделю. Молодые женщины весело попрощались, и Фаун спрыгнула с телеги и встала рядом с Дагом, глядя, как отряд, выстроившись в колонну, выезжает со двора. Всадники махали ей не меньше, чем Дагу. Через несколько минут за отрядом Мари последовали и дозорные Чато, ехавшие из-за телеги медленнее. Саун попрощался с Дагом и Фаун со всем энтузиазмом, который позволяли его увечья. Наконец во дворе наступила тишина.
Даг вздохнул, раздираемый противоречивыми чувствами: облегчением, сопутствующим избавлению от шумной толпы дозорных, и угнетающим чувством одиночества, всегда возникающим, когда он расставался с товарищами по отряду. Он сказал себе, что бессмысленно страдать от обоих этих чувств разом; к тому же имелись вполне практические основания соблюдать осторожность, оказавшись единственным Стражем Озера в городе, полном крестьян; поэтому Даг поспешил завернуться в свою обычную настороженную вежливость… только на этот раз внутри укрытия оказалась и Фаун.
Оставшиеся без дела конюхи отправились в кладовую или на кухню, отдыхая от влажной жары и переговариваясь друг с другом.
– Твои дозорные не такие уж плохие ребята, – проговорила Фаун, задумчиво глядя вслед отрядам. – Я не думала, что они меня примут, а вон как вышло!
– Это был отряд в дозоре. В лагере все окажется иначе, – рассеянно пробормотал Даг.
– В чем?
– Э-э… – На ум Дагу пришли только глупые банальности: «Время покажет», «Не накаркай неприятностей»… – Сама увидишь.
Даг испытывал странное отвращение к необходимости этим ясным утром объяснять Фаун, что его личная война со Злыми была не единственной причиной, заставившей его вызваться нести дозор дольше, чем любой другой воин в лагере Хикори. Его рекорд составлял семнадцать месяцев без возвращения в лагерь, хоть для этого ему и пришлось несколько раз менять отряды.
– Мы тоже должны выехать сегодня? – спросила Фаун.
Даг, вздрогнув, пришел в себя и обвил рукой талию Фаун, прижав ее к себе.
– На самом деле нет. Отсюда до Ламптона два дня пути, но нам нет нужды ехать быстро. Можно не спеша выехать завтра и делать небольшие переходы. – Или выехать еще позднее, возникла у Дага соблазнительная мысль.
– Я подумала, не следует ли мне освободить свою комнату. Я ведь не из отряда Стражей Озера.
– Что? Нет! Комната твоя, пока она тебе нужна, Искорка! – негодующе воскликнул Даг.
– Ну что ж, тебе виднее… – Фаун закусила губу, но глаза ее, как заметил Даг, блестели. – Может, я могла бы спать с тобой? В целях… в целях экономии.
– Ну конечно, экономия! Да, ты права. Какая ты предусмотрительная, Искорка!
Фаун весело подмигнула Дагу; когда она подмигивала, на щеке у нее появлялась очаровательная ямочка, отчего сердце Дага таяло, как масло на солнце.
– Пойду перенесу свои вещи, – сказала Фаун.
Даг двинулся следом, чувствуя себя в точности таким потерявшим рассудок, как назвала его Мари. Ну не мог же он вприпрыжку бегать по улицам Глассфорджа, выкрикивая в голубое небо на радость населению: «Она сказала, что я дарю ее глазам счастье!»
А ведь очень хотелось…
Назавтра они не выехали: шел дождь. Послезавтра тоже: дождь все еще нависал. Еще через день утром Даг заявил, что Фаун слишком утомлена успешными постельными экспериментами прошлой ночи для того, чтобы ехать верхом, хотя к полудню она весело скакала как блоха; впрочем, сам Даг хромал, растянув мышцы во время ночных упражнений. Это послужило оправданием для того, чтобы задержаться еще на день. Даг представил себе разговор с Громовержцем: «Почему ты так задержался, Даг?» – «Прошу прощения, сэр, я поранился, страстно занимаясь любовью с крестьянской девушкой». Да уж, порадуется Громовержец!
Наблюдать за тем, как Фаун открывает для себя наслаждения, которые могло ей подарить ее собственное тело, было для Дага так же увлекательно, как когда-то смотреть на водяные лилии. Ему пришлось возвратиться к давним воспоминаниям, чтобы найти сравнение: ведь сам он сделал соответствующие открытия в раннем возрасте. Он помнил, что сначала был даже немного испуган. Теперь же обнаружилось, что ему не требуется напрягать воображение, чтобы разнообразить удовольствия для Фаун: она все еще была очарована тем чудом, которое дарило ей повторение ласк. Так что Даг, пожалуй, все еще вполне мог справляться с ситуацией.
Даг также открыл в себе слабость, о которой раньше не подозревал: любовь к растиранию ног. Если Фаун хотелось удержать его на одном месте, ей не было надобности связывать его – стоило ее маленьким сильным рукам двинуться вниз от колена, как Даг замирал, словно от удара по голове, и лежал неподвижно, стараясь только не пускать слюни в подушку. В такие моменты возможность никогда не покидать постели до конца жизни представлялась ему лучшим вариантом рая.
