— Все, ребятушки! — торжественно объявил он. — Сон я седни видел вещий: будто плыли мы на лодке и стукнулись о камень, и лодка стала тонуть, а мы будто мешки из лодки на берег выбрасываем, выбрасываем. Это уж проверенное у меня: как увижу лодку тонущую, так на второй день и ловить начинаем.
— А я сегодня бабу голую видел во сне, — блаженно улыбаясь и потягиваясь, сообщил Юдов.
— Баба голая — это не к добру, — поморщился Савелий. — Завсегда, ежели баба голая снится, к снегопаду это, токо снегопаду нам ишшо и не хватало. — Старик укоризненно посмотрел на Юдова.
— А тут, брательничек, и без вещих снов понятное дело, что скоро снегопады начнутся, — хмуро и раздумчиво поглядывая на Юдова, сказал Евтей.
— Ничо, Евтеюшко, ничо, сёдни-завтра настигнем тигру, а потом пушшай заснеживат.
— Дай-то бог, ежели сёдни-завтра, — вздохнул Евтей. — А то ведь оно на воде вилами писано, как все обернется. Уж сколь раз мы с тобой на последнем моменте ловить собирались, а приходилось еще полмесяца бегать.
— Так-то оно так! — снисходительно улыбнулся Савелий. — А все же седни мы ее непременно настигнем. Сон мой в руку, вот помянешь потом.
— Да я рази возражаю? Дай бог! Просто ребят настраиваю не на «ура», а на то, чтобы они свои силы рассчитывали на долгое преследование, а то, ежели сёдни-завтра не настигнем, как ты обещаешь, они возьмут и носы повесют.
— Не разочаруемся, Евтей Макарович, — бодрым голосом успокоил Юдов. — Не знаю, как Павел, а лично я человек терпеливый да выносливый: потребуется месяц гоняться за тиграми — буду и месяц гоняться.
— Еще бы не гоняться тебе, — усмехнулся Евтей. — Рюкзачишко-то у тебя пионерский, да и сзади идешь по торной тропе. А ты вот целик побей да Павлову котомку потаскай... Месяц он бегать собрался. Ну-ну, поглядим...
— Зря вы осердились на меня, Евтей Макарович, — ничуть не смутился Юдов. — Я мог бы запросто впереди идти, да вы же сами не доверите след распутывать. А рюкзак... Рюкзак действительно пионерский. Но я уж тут ни при чем — какой в магазине продавался, такой и купил.
— Мал золотник, да дорог, Евтей Макарович, — сказал Павел, многозначительно посматривая на юдовский рюкзак. — Главное не объем и форма, а содержимое. — Калугин перевел взгляд свой на Юдова, желая смутить его, но тот деловито вскинул рюкзак на плечи, повернулся к Павлу спиной.
До полудня тигриная тропа петляла по южному склону хребта в низкорослых дубняках, пересекая старые кабаньи тропы, затем спустилась в широкую долину ключа, заросшего могучим ильмовым лесом, и здесь, в пойме, неожиданно вывела тигроловов на старую тракторную дорогу. Колея глубокая, идти по ней было удобно. То и дело дорогу пересекали изюбриные следы, поэтому, наверно, и тянуло тигров к дороге. Вскоре ильмовый лес остался позади, и потянулись липовые рощи вперемешку с ельником. На дороге появился старый, полузасыпанный снегом человеческий след. Справа от дороги показалась небольшая поляна, посреди нее стоял на столбах длинный и открытый со всех сторон навес, крытый толем, под ним аккуратно сложенные в три яруса бочки, свежеструганные некрашеные ульи, медогонка из нержавеющей стали, ящики, мешки, мотки колючей проволоки.
Смело обойдя навес, тигры пересекли поляну и направились вверх по ключу к зеленеющей гриве пихтача. Дальше от навеса к дороге тянулась хорошо утоптанная человечья тропа.
— Должно, пасека недалеко, — сказал Евтей, кивая на тропу. — Недавно приходил сюда человек. Дня два назад, не более. Похоже старик, али ноги больные — вишь, как валенками шаркал? — Евтей посмотрел на брата: — Чо делать-то будем, Савелко? Солнце уж низко скатилось, не успеть нам сегодня тигру догнать... Может, на пасеке переночуем, а завтра затемно сюда придем? Все одно, у нодьи нам придется ночевать...
— Да кто его знает, Евтеюшко, как оно лучше? Ты как думаешь, Николай? — Савелий посмотрел на сына.
— Мне все равно, отец, — устало отмахнулся тот. — Если пасека близко, тогда выгодней на нее пойти.
Пасека и в самом деле оказалась недалеко. Вскоре тигроловы подошли к залитой наледью речке и на той стороне ее увидели рубленный из толстых свежих бревен и крытый шифером омшаник. За ним стоял покосившийся от времени, с позеленевшей тесовой крышей, небольшой домик; из печной трубы его весело и приветливо струился дымок.
Лохматый коротконогий пес, напоминающий росомаху, выскочив из-под крыльца, поднял истеричный визгливый лай, и тотчас распахнулась настежь сенная дверь, в темном проеме застыла кряжистая фигура седобородого старика с большими темными, глубоко запавшими глазами. Крутые плечи его и широкую грудь плотно облегала темно-синяя в белую полоску рубаха навыпуск, опоясанная узеньким ремешком. Спокойно оглядев приближающихся гостей, старик, шаркая большими серыми валенками, спустился с крыльца.
— Цыц, Мухтарка! Охолонись! — нестрого крикнул на злобно лающего кобеля. — Я вот тя счас хворостиной... Цыц, тебе говорят!
— Пушшай, пушшай лает, — сказал Савелий. — Надоест — сам утихнет. Здравствуй, хозяин! Пустишь ли нас переночевать?
— Цыц, тебе говорят, окаянный! — теперь уже строго крикнул пасечник и, топнув ногой, замахнулся на пса. Тот же, словно и ждал этого, мгновенно смолк и с видом исполненного долга затрусил к сараю, возле которого, помахивая хвостом, стояла серая лошадь. Повернувшись к Савелию, пасечник приветливо закивал: — Здравия желаю! Здравия желаю! Еслив добрые люди — проходите, милости прошу, ночуйте, живите сколь надо — в тесноте да не в обиде.
— А в какую же местность забрести нас угораздило? — спросил Евтей, почтительно поздоровавшись.
— Так вы, стало быть, не ивановские охотники-то? От оно что... А то-то я смотрю, личности незнакомые. На Дубовскую пасеку вы попали, сердешный, на Дубовскую. А Дубовская оттого она, что фамилия моя Дубов, Еремей Дубов, осемьдесят три года Дубовым кличут. Вот как! Полвека на этой пасеке живу-тружусь с пчелками. Слава богу — никому не в тягость. А Иванковцы километрах в десяти отсюда, на речке Малиновке, а Малиновка в Быструю падает, вот и карта вам — глобус, определяйтесь теперь сами, откуда вас унесло и куды прибило. — Пасечник внимательно, с легкой усмешкой, оглядел Савелия, Евтея, скользнул по Николаю и Юдову, чуть задержал взгляд свой на Павле. — Зверовщики поди? Ишь как по тайге истаскались, одежонку поистрепали до дырьев, а добычи нет, гляжу, да еще и приблукали — откуда ж путь держите?
— Тигроловы мы, дед, тигроловы, — опережая Савелия, сказал Юдов важным и снисходительным тоном. — За тигром гонимся. А это наш бригадир, — он кивнул на Савелия. — Знаменитый Лошкарев Савелий Макарович. Слыхал о таком?
— Во-от оно что, — слегка удивился старик, с уважением взглядывая почему-то не на Савелия, а на Евтея. — Слыхал, слыхал! Вон какие орлы, оказывается, залетели! Ну-ну-ну, стало быть, тигроловы? Дело хорошее! Ну дак, чего стоите, как сироты казанские? Айда в дом! Собак вон туда, на ту сторону веранды оттащите, там скобы есть, за них и привяжите.
Ничего лишнего не было в доме пасечника, только самое необходимое. Слева от печи стоял кухонный столик, покрытый голубой клеенкой, чуть левей в углу — умывальник. Справа от двери перед окном — стол, сколоченный из толстых дубовых плах, между столом и окном — длинная, от стены до стены, дубовая же лавка. В спальне справа и слева от окна две кровати, между ними поместились огромный, обитый медными позеленевшими узорчатыми полосами сундук и небольшая вычурная этажерка, туго забитая книгами и журналами. Под потолком над печью на бельевой веревке, протянутой через всю комнату, сушились пучки разных трав и кореньев.
Без лишней суеты хозяин выставил на стол эмалированные кружки, миски, нарезал и сложил горкой пышный домашний хлеб, поставил снятый прямо с плиты ведерный чугун с борщом, принес из сеней полрамки сотового меду. Затем появились на столе соленые грузди, отварная картошка, и, наконец, к радости Евтея и Савелия, пасечник принес в алюминиевом бидоне медовуху. Павел от такого питья отказался. И сам хозяин не прикоснулся к нему.
— Пошто не пьешь-то?! — искренне удивился Савелий. — Или здоровье не дозволяет?
