Тихий человек

веранде у деда.

Захар вдруг остро ощутил холодок под лопаткой, в том месте, где единственная и последняя, майская уже, пуля оставила светлое пятнышко. Несколько секунд Захар сидел молча, точно прислушиваясь к вскипавшей в нем ярости.

— Снимай, — наконец тихо сказал он, не двигаясь, не поднимая глаз, словно боясь не ко времени взорваться.

— Что?

— Снимай, говорю, — еще тише, уже мелко вздрагивая, повторил Захар.

Хмырев, рассеянно взглянув на Захара, нагло хохотнул:

— Брось чудить, старик, я ж тебя, как муху... Вон под тот корч затолкаю, и нет тебя, шито-крыто, скажу — заблудился.

— Снимай, говорю, гнида!!! — крикнул Захар, багровея, и, вскочив на ноги, сорвал с плеча двухстволку. — Снимай, гад!

Xмырев побледнел, испуганно вытаращил глаза:

— Ты што, Захар... Захар Иваныч, я же пошу... пошутил...

— Снимай, тебе говорят! Снимай!!

Хмырев, низко склонившись, стал послушно развязывать шнурки.

Сняв ботинок, он положил его за мешок и тут же обманным движением попытался схватить малокалиберную винтовку. Захар, почти не целясь, выстрелил, заряд хлестко стеганул по камню рядом с винтовкой. Хмырев, точно ошпаренный, отдернул руку и упал на бок.

— Убью, гад, — спокойно, но твердо сказал Захар, направляя черные дырочки стволов в лицо Хмыреву.

И Хмырев понял, что убьет. Он покорно встал, как приказал ему Захар, отошел к своим старым ботинкам и начал переобуваться. Захар повесил малокалиберку себе за спину и, отойдя шагов на пять от костра, переменил стреляную гильзу на патрон, заряженный волчьей картечью:

— Ты думаешь, я с тобой, гадом, в бабки играть буду?

Захар уже не дрожал и говорил спокойно, но в этом спокойствии была железная решимость, заставившая огромного сильного Хмырева покорно надеть на плечи вещмешок, а на шею повесить ботинки и идти торопливым шагом перед маленьким щуплым человеком назад в село.

Захар оставил свой вещмешок на галечном берегу, думая вернуться сюда, но в горячке забыл укрыть его тентом и теперь, шагая вслед за Хмыревым, не сводя с него настороженных глаз, мысленно ругал себя за эту оплошность:

«Как бы дождь не пошел к завтрему — пропадут сухари...»

В село пришли на закате солнца. Захар, повесив ружье на плечо, но держа дистанцию, приказал Хмыреву идти к дедовой хате.

— Не пойду я туда, — заартачился Хмырев, остановившись посреди улицы.

— Пойдешь, — спокойно возразил Захар и снял ружье.

— Ты побоишься... Тут свидетели...

— Пойдешь, пойдешь, — Захар медленно взвел курки, они сухо щелкнули.

Захар не шутил. Ему было не до шуток. Все плохое и гнусное, что воспринимал он всю жизнь покорно, теперь раздражающе уродливо было воплощено в одном человеке, стоящем перед ним...

И они пошли, провожаемые недоуменными взглядами сельчан. У калитки Захар остановил Хмырева.

— Слушай сюда, Хмырев. Внимательно слушай. Подойдешь к старику, скажи, что ботинки случайно положил в мешок, дескать, у меня точно такие же есть в мешке, а я думал, что мой напарник их выложил на веранду, ну, и положил, дескать, по ошибке вторую пару. Извинись. Дальше слушай. Придешь в экспедицию, сразу на расчет подавай. Я десять лет в экспедиции завхозом работаю и скажу тебе прямо: житья тебе не будет в этой партии. Стало быть, рассчитывайся и мотай отсюда. Тайга воров не терпит, накажет по- своему, без философии. Ну, иди! Потом сядешь на лесовоз, доедешь до Горного, а там знаешь путь. Да не забудь извиниться перед стариком!

Хмырев, не снимая мешка, открыл калитку и пошел к дому.

1971