Женщины

– А тебя тут когда-нибудь снимали?

– Один раз, но это не считается.

– Почему?

– Я ее уже знал раньше.

– Ты разве не боишься чего-нибудь подцепить?

– Боюсь, конечно, поэтому большинство мужиков дает только за щеку.

– А тебе так нравится?

– Ну да, еще бы.

– Когда ставки делать?

– Сейчас.

Таня пошла со мной к окошечкам тотализатора. Я подошел к тому, что на 5 долларов. Она стояла рядом.

– А откуда ты знаешь, на кого ставить?

– Этого никто не знает. Но в основе своей система очень простая.

– Типа как?

– Ну, в общем и целом, лучшая лошадь стартует с почти равными шансами, и по мере того, как лошади становятся хуже, шансы нарастают. Но так называемая «лучшая» лошадь выигрывает один раз из трех с шансами меньше, чем 3 к одному.

– А можно ставить на всех лошадей в заезде?

– Да, если хочешь обнищать побыстрее.

– Много народу выигрывает?

– Я бы сказал, примерно один из двадцати или двадцати пяти.

– Зачем они сюда приходят?

– Я не психиатр, но я здесь. И могу вообразить, что пара-тройка психиатров тоже сюда ездит.

Я поставил 5 на победителя на 6-ю лошадь, и мы отправились смотреть заезд. Я всегда предпочитал лошадей с ранним стартом, особенно если они вылетают в последнем заезде. Игроки называли таких «сачками», но ведь всегда получаешь лучшую цену за те же самые способности, что и у «торопыг», финиширующих резко. Я получил 4 к одному за своего «сачка»; он опередил на 2 с половиной корпуса и оплачивался 10.20 долларами на каждые 2. Я был в выигрыше в 25.50 баксов.

– Давай возьмем чего-нибудь выпить, – предложил я Тане. – Здешний бармен делает лучшие «кровавые Мэри» во всей Южной Калифорнии.

Мы пошли в бар. Там попросили Танины документы. Мы получили напитки.

– Кто тебе нравится в следующем заезде? – спросила Таня.

– Заг-Зиг.

– Думаешь, выиграет?

– А у тебя две груди?

– А ты заметил?

– Да.

– Где тут дамская комната?

– Два раза направо.

Как только Таня ушла, я заказал еще одну «ка-эМ». Ко мне подошел черный парень. На вид ему был полтинник.

– Хэнк, старик, как поживаешь?

– Держусь.

– Мужик, мы в натуре по тебе скучаем на почте. Ты у нас такой смешной был. В смысле, нам тебя очень не хватает.

– Спасибо, скажи ребятам, что я привет передавал.

– А сейчас что делаешь, Хэнк?

– А, стучу на машинке.

– Это в каком смысле?

– Стучу на машинке…

Я поднял руки и попечатал по воздуху.

– В смысле, машинисткой в конторе?

– Нет, пишу.

– Что пишешь?

– Стихи, рассказы, романы. Мне за это платят. Он посмотрел на меня. Потом отвернулся и отошел.

Вернулась Таня.

– Какой-то сукин сын пытался меня снять!

– Во как? Извини. Надо было пойти с тобой.

– Нет, какой хам, а? Терпеть не могу таких типов! Мерзость какая!

– Было б лучше, если б у них было хоть чуток оригинальности. У них просто нет воображения. Может, поэтому они совсем одни.

– Я поставлю на Заг-Зига.

– Пойду куплю тебе билетик…

Заг-Зиг просто не раскочегарился. Он пришел к воротам слабо, жокей хлыстом уныло сшиб побелку со столбика. Заг-Зиг хило оторвался, потом помчался вприскочку. Опередил всего одну лошадь. Мы вернулись в бар. Ну и заездик, бля, с 6-ю к 5-ти.

Мы взяли две «Мэри».

– Так тебе нравится, когда берут за щеку? – спросила Таня.

– Кто как. Некоторые это хорошо делают, большинство не умеет.

– Ты здесь когда-нибудь с друзьями встречаешься?

– Только что встретился, перед предыдущим заездом.

– С женщиной?

– Нет, с парнем, на почте работает. У меня вообще-то нет друзей.

– У тебя есть я.

– Девяносто фунтов ревущего секса.

– И это – все, что ты во мне видишь?

– Конечно нет. У тебя еще есть эти огромные-огромные глаза.

– Ты не очень-то мил.

– Пойдем, на следующий заезд успеть надо.

Мы успели на следующий заезд. Она поставила на свою, я – на свою. Оба проиграли.

– Поехали отсюда, – предложил я.

– Ладно, – согласилась Таня.

Вернувшись ко мне, мы сели на тахту выпивать. По сути, она неплохая девчонка. Есть в ней что-то печальное. Носит платья и шпильки, и лодыжки у нее ничего. Я не очень понимал, чего именно она от меня ожидала. Не хотелось ее обижать. Я ее поцеловал. Длинный, тонкий язычок затрепетал у меня во рту. Я подумал о серебристой рыбке тарпон. Столько печали, даже когда все получается.

Потом Таня расстегнула мне ширинку и взяла мой хуй в рот. Вытянула его и взглянула на меня. Она стояла на коленях у меня между ног. Смотрела мне прямо в глаза и обводила языком головку. У нее за спиной остатки солнца протекали сквозь мои грязные шторы. Потом она приступила. Она абсолютно не владела техникой; ничегошеньки не знала о том, как надо. Прямо и просто елозила башкой. Как лобовой гротеск прекрасно, но на одном гротеске не кончишь. Я до этого пил, и теперь мне не хотелось ранить ее чувства. Поэтому я рванул в страну грез: мы оба лежим на пляже, и нас окружает