Глава 49
Я окончательно забил на работу. Каждый раз, когда мистер Манц, владелец склада, заходил к нам с проверкой, он заставал меня где-нибудь в самом дальнем и темном углу или в одном из проходов, где я очень медленно и лениво раскладывал по полкам автомобильные детали, поступившие на склад.
— Чинаски, вы хорошо себя чувствуете?
— Да.
— Не болеете?
— Нет.
Потом Манц уходил. Эта сцена повторялась изо дня вдень с незначительными вариациями. Однажды он застал меня за тем, как я рисую кусок городского пейзажа на обратной стороне счета-фактуры. У меня распирало карманы от букмекерских денег. Похмелья были вполне терпимыми, если принять во внимание, что они происходили от лучшего виски, который можно купить за деньги.
Так продолжалось еще две недели. Я ходил на работу и не делал почти ничего, получая при этом зарплату.
А потом, в среду утром, когда я пришел на работу, Манц встретил меня в центральном проходе и попросил зайти к нему в кабинет.
— Садитесь, Чинаски.
На столе лежал чек, лицевой стороной вниз. Я взял его и убрал в карман, даже не посмотрев, что там написано.
— Вы знали, что мы вас уволим?
— Начальство везде одинаковое.
— Чинаски, вы уже целый месяц бездельничаете, и вы это знаете.
— Человек надрывается, рвет себе задницу, только этого никто не ценит.
— Вы не особенно надрывались, Чинаски.
Я сидел, смотрел на свои ботинки. Не знал, что сказать. Потом я поднял глаза.
— Я отдавал вам свое время. Это все, что я мог отдать, — это все, что есть у человека. За какие-то жалкие доллар и двадцать пять центов в час.
— Помнится, вы умоляли, чтобы вас взяли на эту работу. — Вы говорили, работа для вас — второй дом.
— …мое драгоценное время, чтобы вы жили в своем большом доме и имели все блага, которые к нему прилагаются. Если кто-то остался в проигрыше в этой сделке, в нашем с вами соглашении… так это я. Я проигравший. Вы понимаете, что я пытаюсь сказать.
— Я все понимаю, Чинаски.
— Вы все понимаете?
— Да. А теперь уходите.
Я поднялся. Манц был в консервативном коричневом костюме, белой рубашке и темно-красном галстуке. Я хотел, чтобы последнее слово осталось за мной. Мне хотелось уйти со вкусом.
— Манц, мне нужна справка о страховании по безработице. Как-то не хочется, чтобы у меня были какие-то сложности при получении пособия. А то вы вечно пытаетесь обмануть рабочего человека. Но я свои права знаю. Так что давайте решим все мирно, а то я вернусь, и у вас могут быть крупные неприятности.
— Вы получите свою справку. А теперь убирайтесь к черту!
И я убрался к черту.
Глава 50
Я очень удачно играл на скачках, и еще у меня были деньги с букмекерских сборов, так что я и не рвался искать работу, и Джан это нравилось. По прошествии двух недель мне стали выплачивать пособие по безработице, и мы уже ни о чем не волновались: только трахались и болтались по барам, а раз в неделю я приходил в Калифорнийское управление по безработице и забирал чек на пособие. Надо было всего лишь ответить на три вопроса:
— Вы способны работать?
— Вы хотите работать?
— Если вам предложат работу, вы сразу пойдете на это место?
Я всегда отвечал:
— Да! Да! Да!
Также мне нужно было назвать три компании, куда я пытался устроиться на работу за прошедшую неделю. Названия компаний и адреса я выписывал из телефонной книги. Меня всегда удивляло, когда кто-то из безработных, подающих прошение о пособии, отвечал «нет» на какой-то из трех вопросов. Им тут же отказывали в пособии и направляли в соседний кабинет, где специально обученные консультанты помогали им быстро и эффективно скатиться на городское дно.
Но, несмотря на еженедельные поступления в виде пособия по безработице и неплохую заначку с ипподромных денег, финансы все же запели романсы. Когда мы с Джан напивались, мы становились вообще невменяемыми и вечно влипали в какие-нибудь истории. Я постоянно носился в тюрьму Линкольн-Хейтс и оставлял там немалые бабки, чтобы Джан выпустили под залог. Она спускалась ко мне на лифте в сопровождении какой-нибудь надзирательницы откровенно лесбийской наружности, почти всегда — либо с подбитым глазом, либо с рассеченной губой, и нередко — с очередной порцией мандавошек, подарочком от какого-нибудь маньяка, с которым она познакомилась где-нибудь в баре. Я платил за нее залог, а потом были судебные издержки и штрафы, и плюс к тому — предписания от судьи ходить на собрания общества анонимных алкоголиков в течение как минимум полугода. У меня тоже набрался внушительный список штрафов на круглую сумму и условных или отсроченных наказаний. Джан всегда умудрялась меня отмазать. Статьи были самые разные: от попытки изнасилования и оскорбления действием до появления в общественном месте в непристойном виде и оскорбления общественной нравственности. Меня также неудержимо тянуло на нарушение общественного спокойствия и порядка. Большинство этих правонарушений даже и не предполагали заключения в тюрьму — пока мы исправно платили штрафы. Но это был постоянный источник расходов. Причем расходов немалых. Помнится, как-то ночью наша старенькая колымага заглохла на выезде из Макартур-парка. Я взглянул в зеркало заднего вида и сказал:
— Слушай, Джан, нам повезло. Нас сейчас подтолкнут. Он уже едет к нам. Все-таки есть еще добрые люди в этом бездушном уродливом мире. — Потом я опять посмотрел в зеркало заднего вида. — Джан, ДЕРЖИСЬ! Сейчас он в нас ВРЕЖЕТСЯ!
Сукин сын даже не сбросил скорость. Он впилился в нас сзади. Удар был такой сильный, что передние сиденья сорвались с креплений, и нас с Джан сбросило на пол. Я вышел наружу и поинтересовался у этого парня, где он учился водить машину — видимо, где-то в Китае. И еще я угрожал ему смертоубийством. Потом приехала полиция. Меня попросили дунуть в трубочку.
— Не вздумай, — сказала Джан.
Но я ее не послушал. Почему-то я вбил себе в голову, что раз этот дятел ударил нас сзади, значит, он виноват, из чего следует, что я просто не мог быть пьяным. Последнее, что я запомнил: как меня увозили на патрульной машине, а Джан стояла рядом с нашей заглохшей старушкой со свороченными передними сиденьями. Подобные случаи — а они повторялись чуть ли не изо дня в день — обходились нам очень недешево. Мало-помалу наша жизнь разваливались на части.
