просто дополнительное доказательство. Я только не знал, кто именно…
– Смотри, – опускает плечи де Грие. – Мне все равно, как ты это используешь.
– Извини, Рэн, – говорит Стаут, – но я ничего не буду делать. Кнабе не вернешь. Теперь я многодетный отец, – Стаут приглушенно смеется.
– Мелкие не достают?
– Да нет. Я их и не вижу почти. Правда, с Роми мы большие друзья. Зато девчонка меня терпеть не может. Бллин, я не знаю, кто ее этому научил, – Стаут возмущенно сопит. – Она говорит: «Теперь типа папина фирма поделится деньгами с той фирмой, где Стаут работает».
– И, что самое хреновое, она права.
– Девчонки всегда правы, – говорит Стаут. – Она недавно обрезала бахрому на занавесках. И знаешь, что я сказал по этому поводу Инге? «Такая маленькая, а так ровно отрезала!»
– А как там Лина поживает? – спрашивает де Грие.
– Лина, – говорит Стаут, – отлично. Она поживает отлично.
Девчонки всегда правы, и Стаут готов бесконечно мириться с несправедливостью. Все вокруг считают Стаута грубым мужиком, но на самом деле он – предпоследний романтик.
Последний, разумеется, де Грие.
– Стаут, мне хреново, – признается де Грие и поднимает на Стаута безумные глаза. – Еле держусь.
Стауту становится не по себе.
– Только время, – говорит он.
– Нет, нет, – мотает головой де Грие, и Стаут с изумлением видит, что он плачет, без слез и без звуков. – Не время. Я никогда не забуду Манон. Никогда.
На стоянке – одна-единственная машина. В доме напротив – человек курит за занавеской. Теплый вечер. Подсыхающий асфальт в темно-серых и светло-серых пятнах, серое творожное небо, подсвеченное с той стороны земли, медленная вода реки. Стаут задумчиво направляется в сторону центра. Руки в карманы. Он двигается не очень быстро.
Но проспект не пуст. Стаут замечает, что впереди идет девушка – невысокая, плотная, но стройная. Зеленое облегающее платье из чего-то вроде брезента. Волосы короткие, темные с рыжими проблесками. Босоножки без каблуков. Движения плавные, экономные. Необычная сумка из серой ткани с белыми кружевами.
Стаут слегка прибавляет шаг.
– Привет, – говорит он, поравнявшись с девицей. – Как тебя зовут?
Фрау Хартконнер сидит в кресле, ждет возвращения мужа и разгадывает кроссворд. На ее смуглом лице – слой крема. Греческое вече из пяти букв на букву «а». Гражданин мира на букву «це», букв очень много. Голливудский актер на букву «п», четыре буквы. На ручке кресла лежит мобильник. Жена Хартконнера временами поглядывает на экран.
Рафаэль Блумберг, сын прокурора Блумберга, спит тяжелым сном. Ему снятся мучительные абстрактные сны: четыре разнонаправленных вектора, транзитивность, – ему снятся прочерки, скобочки с минусами, ему снятся сущности, обладающие характеристиками, и во сне он не знает, как их назвать, не знает, что это – люди.
8:30 США: уровень безработицы 4,7% против 4.9%;
8:30 США: количество новых рабочих мест в секторе услуг +135 000;
8:31 США: количество новых рабочих мест в производственном секторе +7,000 против +18 000;
8:31 США: количество новых рабочих мест пересмотрены до 140 000 против +108 000;
8:30 США: количество новых рабочих мест +193 000 против +108,000
– Ну, нормалек. А вот влазить страшно.
– Всем привет! Коммандос на старте!
– Вроде понеслась.
– Народ к пятничному расколбасу, вижу, готов!
– Ну вот, собственно, и начинаем наше ралли по бездорожью! Пошел отсчет!
– На юг???
– Скажи что-нибудь, де Грие!
Говорю:
– Данные меня вполне устраивают, смотрим, как отработают.
Снаружи становится совсем темно. Большое Яблоко погружается в дождевую взвесь. Капли ползут по оконному стеклу вверх.
nonam привет а вот и я идентифицируй меня рэнди
Grie кто??
nonam рэнди а то кто же тебя еще так называл?
Grie вы кто???? эй
