Слуги подняли пленника с лавки и, поддерживая за плечи, повели в чулан.
Аваддон разорвал конверт. Внутри была четвертина листа писчей бумаги, испещренная ровными печатными буквами:
«Начальнику штаба Донской армии генералу Кельчевскому. Ваше превосходительство! Пусть эта записка родит у вас сомнения. Вы лично сможете разрешить их, проверив факты. Моя фамилия Самсонов, я капитан Генерального штаба Императорской России. На данный момент я занимаю должность начальника штаба 8-й армии красных, стоящей против Вас.
Сущность моего обращения состоит в следующем. Я служу в Красной армии по принуждению, под угрозой расстрела моей семьи. Командующий 8-й армией Фомин тяжело болен, вследствие чего в моих руках сосредоточены все нити управления войсками. Я нахожусь под пристальным контролем органов ЧК, но обладаю должным авторитетом и опытом штабной работы, в связи с чем имею большую долю самостоятельности в принятии тактических решений. Всецело ратуя за победу Белого движения и желая помочь освобождению России от большевиков, я посылаю к Вам гвардии подполковника князя Всеволода Мещерского для координации наших усилий…»
В комнату вошел слуга.
– Он умер.
– Несчастный князь, – задумчиво проронил Аваддон, – но дело его живет.
– Теперь вы понимаете, о чем идет речь и что стоит на кону?
Зетлинг встал с кресла и взял из рук Аваддона письмо капитана Самсонова.
– Вы его никому не показывали?
– Обижаете.
– Если Самсонов сумеет так расположить войска, чтобы сделать их предельно уязвимыми…
– Проигрывать битвы несравненно проще, нежели выигрывать их.
Часть 2
Капитан Самсонов
Глава первая, в которой Воронеж согревается от зимней стужи
Капитан Сергей Ильич Самсонов был человеком глубочайшей внутренней решимости. Он верил в честь, доблесть и милосердие. Вера эта была религиозной и непоколебимой. Всякое противоречие, встречаемое на пути, отвергалось тотчас как злое искушение недостойных людей. Капитан был горд своей верой, граничащей с фанатизмом, и почитал ее исключительным достоинством немногочисленной когорты избранных.
Но жизнь была далеко не так категорична, как воображал себе Самсонов. Обыденность ее угнетала его юношеские мечтания о ярком и смелом подвиге. Армейская рутина, неудачи войны, наконец, несложившаяся семейная жизнь притупили остроту чувств капитана. Он смирился и лишь втайне лелеял надежду на возвращение азарта своей юности.
Капитан Самсонов был мужчина среднего роста, чернявый, с невыдающейся внешностью. Закончив училище и отслужив положенное в действующей армии, он поступил в Академию Генерального штаба, но окончить ее не успел из-за разразившейся революции. Капитан разделил учесть академии, чуть не в полном составе попавшей в руки большевиков. Зима семнадцатого-восемнадцатого годов была жуткой. Неприкаянные и умирающие от голода офицеры и их семьи вынуждены были перебиваться в Петрограде случайной работой. Капитан Самсонов колол дрова, сбывал мешочникам краденые из дворянских усадеб вещи, устроился в бригаду водопроводчиков, но сумел выжить и прокормить жену и двух дочерей.
Время шло. В стране разгоралась Гражданская война. И к капитану одним утром пришла мобилизационная команда. Самсонова увели, а его жену, дочерей и весь их нехитрый скарб переписали. В ЧК капитану объяснили, что у него есть два пути. Первый заключается в поступлении на службу в Красную рабоче-крестьянскую армию, и этот путь гарантирует пропитание его семье и защиту от карательных органов. С другой стороны, капитан мог отказаться. Но тогда его б расстреляли, жену отправили в лагерь на принудительные работы, а дочерей в приют на перевоспитание. Капитан выбрал жизнь.
Служба в Красной армии на первых порах была скучна и гадка Самсонову. За ним, как и за другими военспецами, шпионили красные командиры, чекисты и солдаты. Им не доверяли, их боялись, но обойтись без них не могли. Самсонова раздражала непроходимая тупость командного состава, всех этих выскочек из батраков в командармы. Его возмущало, что победы, являвшиеся исключительной заслугой военных специалистов, приписывались комиссарам с пышными усами и свинячьими глазками.
Самсонов почитал себя обиженным. И немалую долю вины он возлагал на старую власть, на царя, на Временное правительство, на Корнилова, бросивших его так легкомысленно в лапы большевизма. Потому Самсонов не был сторонником Белого дела. Он даже испытывал некоторую ревность к своим бывшим соратникам, оказавшимся по ту сторону фронта. Но процесс духовного возрождения был неумолим, и с каждым днем Самсонов все явственнее осознавал совершенную им измену. Ненависть к большевизму и страх перед разнузданной толпой росли. И в один момент капитан переломил себя…
В волнении встав из-за стола, Самсонов подошел к окну, выходящему на задворки воронежских переулков. Верхняя губа его тряслась от возбуждения и острой внутренней борьбы. Лоб покрылся испариной. Самсонов резко повернулся на каблуках и смял лист бумаги. Он принял решение.
В Воронеже стоял пасмурный вьюжный февраль. Капитан Самсонов за без малого год своей службы у большевиков достиг карьерных высот. Он занимал пост начальника штаба 8-й армии. Идейный большевик командарм Фомин чрезвычайно бурно воспринял успехи революции и вследствие подрыва душевных и физических сил организма к началу девятнадцатого года самоустранился от командования. В органах ЧК Самсонов слыл благонадежным, вполне перевоспитанным военспецом, не нуждающимся в излишне назойливой опеке. К тому же капитан не единожды докладывал лично Троцкому и вознаграждался высокими оценками Реввоенсовета. Все это, а также положение 8-й армии, служащей основным заслоном Москвы с юга, было предметом размышлений капитана.
Ремесленные кварталы Воронежа, открывавшиеся из окон кабинета Самсонова, были занесены снегом, тяжелыми шапками нависавшим на крышах и заборах. Бескрайность серых домиков и белых линий укатанных улиц перемежалась чуть не до линии горизонта и разрывалась вздыбленными к затянутому тучами небу заводскими трубами за черными бараками вдоль железнодорожных путей.
Улицы были пусты. Город изнывал от лютой зимы, от голода и необустроенности. Жители частью бежали, частью перемерли, были забраны в солдаты или сгинули в подвалах ЧК. На заднем дворе штаба армии коптил броневик. Подле него переминались с ноги на ногу, курили и невесть с чего начинали вдруг хохотать матросы в черных бушлатах. Их прислали из Петрограда для поддержки дисциплины и воодушевления несознательных товарищей. Днем матросы слонялись по штабу и его окрестностям, грозно зыркали на военспецов да перешучивались с машинистками. Предметом их особой заботы были броневики. Эти машины до Октября находились в составе английского дивизиона на Северном фронте. В августе Корнилов безуспешно просил Керенского ввести их в столицу. После прихода к власти большевики конфисковали машины. Механики и офицеры сгинули, и теперь матросы должны были наладить броневики и бросить их против Донской армии, наступающей на Тамбов.
По ночам матросы устраивали оргии. За полуночь пьяной озверелой толпой вываливались из отведенной им казармы и шли громить и насиловать. Они заранее выбирали дом, в темноте окружали его и устраивали свои потешные игры. Бывало, поджигали дом с четырех сторон, а всех выбегающих в ужасе жителей хватали, бросали в снег и забивали прикладами. Или еще хуже, отгоняли кричащих, взывающих о
