Апокалипсис Иоанна

же здесь разумеются и святые (ветхозаветные, очевидно), и тогда текст должен быть понят шире, в применении к ангелам и человекам. Общего смысла это не меняет. Это и есть третье «горе», которое не связывается поэтому с отдельными частными событиями, но имеет в виду общее и тягчайшее изменение, переворот во всей духовной атмосфере: новая особая близость к миру и ожесточение сатаны и, вследствие того, осатанение земной жизни.

«Когда же дракон увидел, что низвержен на землю, начал преследовать жену, которая родила младенца мужеского, пола» (13), т. е. Церковь. Область действия дракона чрез это низвержение хотя и ограничилась, но зато сделалась более ожесточенно антихристианской и антицерковной. Отсюда начинается прямая его борьба с Церковью, чего нельзя еще было сказать в применении к церкви ветхозаветной. Тогда дракон еще не знал с полной ясностью, кого он имеет побороть, и поэтому, так сказать, разбрасывался в своей искусительной энергии. Теперь он «стоит пред женой» и ищет ее погубить, разрушить Церковь. Это относится к самому начальному периоду в истории Церкви, когда она предстояла пред ним как бы в детской беззащитности, о которой говорит Апостол Павел: «не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных. Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное, и незнатное мира, и уничиженное, и ничего не значущее избрал Бог, чтобы посрамить значущее» (1 Кор. I, 26-28). «Преследование» Церкви первохристианской и даже ее уничтожение могло тогда казаться быстро и легко осуществимым. Однако Церковь охранялась водительством Божиим и оказывалась недоступна злым и коварным умыслам сатаны. Эта мысль выражена в следующих образах: «и даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия» (14). Крылья орла могут быть поняты как простая аллегория быстроты своевременного удаления «в свое место», недоступное сатане, но и как сила божественного вдохновения, победно спасающего жертву от преследования врагов. Эта мысль выражена на языке символики, свойственной всей главе XII-ой и нарочитого толкования не требующей. «Пустыня» есть, очевидно, духовная собранность, с тем сосредоточением духовных сил Церкви, которое является «питанием» и сохранением ее во времена испытаний. Можно также видеть здесь и молитвенно-аскетический подвиг, которым незримо, в «пустыне», спасается Церковь в продолжение своего срока. Последний же определяется апокалиптическим периодом «времени, времен и полвремени». Этот период времени заставляет относить эти времена вообще ко всему земному существованию Церкви, потому что не было времени, когда бы дракон ее не преследовал и когда полет в пустыню, духовный подвиг не окрылял бы Церковь, как два крыла большого орла, и не вдохновлял бы ее Аллегория преследования жены далее продолжается так: «и пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь ее рекой. Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей» (15-16). Эта аллегория также нелегко поддается истолкованию: здесь мы имеем противопоставление воды как реки, омывающей и увлекающей своим потоком, и земли, поглощающей воду. Вода в данном случае означает язычество как в количественном распространении, так и в качественной его мощи в борьбе с христианством. Напротив, земля есть положительная сила, энергия Церкви, которая в конце концов преодолевает и побеждает силы демонизма. Здесь мы имеем еще один образ для выражения того противопоставления и борьбы света и тьмы, добра и зла, истины и лжи, христианства и антихристианства в мировой истории, выраженного в самой общей и даже отвлеченной форме. В дальнейшем изложении это будет показано конкретнее.

Это общее бессилие дракона пред женой вызывает в нем новую ярость и возбуждает новую энергию борьбы, которая не ослабевает в истории. «И рассвирепел дракон на жену и пошел, чтобы вступить в брань с прочими от семени ее, сохраняющими заповеди Божий и имеющими свидетельство Иисуса Христа» (17). Здесь мы имеем своеобразное тожесловие, поскольку «прочие от семени ее» равнозначны, конечно, жене самой, поскольку члены Церкви образуют и ее соборное многоединство. Здесь говорится о борьбе против Церкви вообще, в целом, в ее вероучительном, сакраментальном, мистическом бытии, и отдельных ее членах, своей верностью и твердостью заслуживающих особого признания, «имеющими свидетельство Христа».

Итак, общая мысль и содержание XII-ой главы относятся к основной теме всемирной истории как духовной трагедии, начинающейся в небесах и продолжающейся на земле. Борьба сатаны против Церкви, проявляющаяся в разных видах духовного прельщения, как и гонения, не прекращается, но определяет собой содержание истории. В данной главе эта мысль получает для себя выражение в массивных и многозначных мифологических образах жены и дракона. В дальнейших главах Откровения эта мысль находит для себя и другое выражение, более конкретизирует его.

ГЛАВА XIII ДВА ЗВЕРЯ

В предыдущем сатана, дракон, действует как сила духовная, открыто ведущая духовную же борьбу (хотя и не одними только духовными средствами) с царствием Божиим, с Церковью. В XIII-ой же главе борьба эта принимает уже иной, не только духовный, но и душевно-плотский, чуждый духа и в этом смысле звериный образ. Сатана действует в мире чрез звериное и зверское начало человеческой жизни. Вот эта-то борьба зверя с Церковью и изображается в настоящей главе. Конечно, и зверь здесь есть все-таки начало человеческое, лишь находящееся в состоянии озверения. Эта звериность в человеке выражающаяся в его зверскости как недобрая, плотская сила жизни ведома уже Ветхому Завету, который знает в ней предварение сатанинского, антихристова гонения. О нем говорится в книге прор. Даниила (как и в апокрифах, например, в 3 Ездре). Постольку VII-ая глава ее представляет прямую параллель XIII гл. Откровения, которое договаривает и довыясняет в свете новозаветном образы, ветхозаветные. Видение зверя созерцается тайнозрителем «на песке морском» (1) как «выходящего из моря». Последнее является здесь синонимом бездны, но может обозначать в данном случае и море народное, природное человечество, взятое со стороны его плотской и душевной жизни, в этом смысле его звериности. Зверь же в данном случае, очевидно, означает государство, притом не просто в смысле государственной организации правопорядка, вспомоществующей человечеству на путях его (о чем сказано у апостола: «несть бо власть аще не от Бога» (Рим. XIII, 1), но государственности тоталитарной, притязающей стать единственно определяющим и исчерпывающим началом в человеческой жизни. Такое государство, заведомо себя преувеличивающее в своем значении, является, тем самым, началом не просто языческим, но демоническим, оно есть земной лик сатаны или множественные его лики. Такое государство как царство земное противостоит Царствию Христову, борется с ним и силою вещей является — сознательно или бессознательно — силою антихристианской, орудием «князя мира сего», его царством, а главы этого царства — его личинами. Тоталитарное государство в этом смысле противостоит Церкви и борется с нею; тем самым в Откровении ставится и раскрывается новая тема — именно о внешнем и внутреннем соотношении Церкви и государства, это и есть подлинная тема XIII-ой, как и дальнейших глав Откровения. Напрашиваются на сопоставление две XIII-ых главы: послания к Римлянам и Апокалипсиса.

Итак, новое действующее лицо в Откровении есть зверь, которому усвояются соответствующие ему его атрибуты: «увидел я зверя с семью головами и десятью рогами». Это есть видение духовное и аллегорическое, которое облекается в зрительные образы на языке апокалиптики эпохи, начиная с кн. Даниила. Здесь напрашивается поэтому на сопоставление параллель с образами этой книги в их сходстве и различии. Одному зверю Откровения соответствуют четыре больших зверя, не похожие один на другого. Первый из них «как лев», второй — «похожий на медведя», третий «как барс», четвертый зверь был страшный и ужасный, который «отличен был от всех прежних зверей» (Дан. VII, 4-7). У Иоанна эти образы звериности сосредоточиваются в одном: «зверь, которого я видел, был подобен барсу, ноги у него как у медведя, а пасть у него как пасть у льва, и дал ему дракон силу свою» (XIII, 2). Эта разница не меняет существа дела, которое состоит в том, что зверь воплощает в себе полноту звериности с разными ее сторонами и проявлениями. Зверь Откровения имеет семь голов (у Даниила это же число получается из сложения двух голов первых зверей с четырьмя головами