Иерусалим, хотя исторически и совершилось в определенном месте и времени, но является сверхвременным или всевременным после этого своего совершения. Господь, однажды вошедший в царственном Своем входе в Иерусалим, продолжает входить в него, воцаряясь во всем мире, и «осанна, благословен грядый во Имя Господне, Царь Израилев» навсегда уже звучит в мире. [133] Эта мысль имеет для себя и более общее применение в отношении и ко всем событиям боговоплощения как имеющим пребывающий характер; это и выражается в их церковном праздновании как «великих праздников». Однако если этот воспоминательный характер о спасительных свершениях боговоплощения связан с их пребывающей силою и всевременным значением, то есть среди них такие, которые по особому своему характеру являются не только сверхвременными и постольку всевременными, но именно продолжающимися в своем свершении. Таково именно воцарение Господа, которое начинается уже с Рождества Христова, когда волхвы с Востока вопрошали, конечно, Духом Святым: «где родившийся Царь Иудейский, ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему» (Мф. II, 2), имея средоточием царский вход вместе с царским проклятием на кресте, на котором было надписание «Царь Иудейский» (в связи с вопрошанием о сем Пилата и утвердительным ответом Господа) (Ис. XVIII, 33-37; Мк. V, 2), издевательством воинов: «радуйся, Царь Иудейский» (Мф. XXVII, 29; Мк. XV, 18; ср. Лк. XXIII, 27). Но он продолжается и в земном явлении Христа с именем, написанным на одежде и на бедре Его: «Царь царей и Господь господствующих» (как бы ни понимать свидетельство Апокалипсиса), как «Царя царствующих» (XIX, 16), и царствия Его в первом воскресении (святые «царствовали со Христом тысячу лет») и в связи со всем содержанием Откровения, посвященным этому воцарению (XX, 4), наконец, во втором и страшном пришествии Царя (Мф. XXV, 33). Сюда же относится и свидетельство Господа: «отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Мф. XXVI, 64; Мк. XIV, 62; Лк. XXII, 69). Через всю цепь этих евангельских событий совершается в разных образах «царское служение Христа, Его воцарение, доколе оно не совершится», и «царство не от мира сего» не станет царством и в этом мире и над ним.
В этом воцарении Христовом мы различаем два его образа: хилиастический и эсхатологический, причем нарочитое значение Входа Господня есть хилиастическое. Таковым оно разъясняется особливо в свете всех ветхозаветных пророчеств, сюда относящихся. В этом смысле можно сказать, что из всех евангельских событий Вход Господень в Иерусалим есть преимущественно апокалиптический, он есть как бы глава Апокалипсиса в действии. Но теперь возвратимся к эсхатологическому значению установления Божественной Евхаристии. Оно имеет две стороны: также хилиастическую и общеэсхатологическую. В первом отношении такое хилиастическое значение имеют слова Господа, сохраненные у всех синоптиков: Мф. XXVI, 29; они сказаны после установления таинства Тела и Крови и, следовательно, после «преложения Св. Даров» и причащения, и здесь они звучат несколько неожиданно: «сказываю вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое (вино) в Царстве Божием». Совершенно то же мы имеем и у Мк. XIV, 25. С существенными отличиями имеется тот же рассказ в Лк. XXII, 17, у которого, в отличие от других евангелистов, имеется не одна чаша, которая есть евхаристическая, но две, причем первая, одна из пасхальных, предшествует самому установлению таинства, причем она сопровождается следующими словами Господа: «и взяв чашу и благодарив, сказал: приимите ее и разделите между собою. Ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не приидет Царствие Божие и силе». Этим словам в связи с чашей предшествуют еще и следующие, аналогичные же, слова Господа: «очень желал бы Я есть с вами сию Пасху прежде Моего страдания. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божием» (XXII, 15-16). После этих слов (15-18) следует уже установление таинства Тела и Крови. Эти слова у всех синоптиков звучат уже апокалиптически. Они могут одинаково относиться как к тысячелетнему царствию Христову на земле, так и к жизни будущего века, причем первое значение здесь даже более бесспорно, чем второе, уже по самому своему характеру, более земному. Но это значение еще более усиливается в связи с дальнейшими словами Господа: «Я завещеваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство, да ядите и пиете за трапезой Моей в Царстве Моем и сядете на престолах судить двенадцать колен Израилевых» (29-30). Эти таинственные слова Христовы одинаково не имеют для себя истолкования чрез контекст, как хилиастический, так и эсхатологический, потому что ни там, ни здесь нет параллельных слов о трапезе Христовой в Царстве Его, как и об апостольском суде над 12-ю коленами Израилевыми. Однако всего естественнее, кажется, отнести эти слова именно к земному, тысячелетнему царствию Христову, по крайней мере, в первую очередь, чем не исключается, конечно, и дальнейшая общеэсхатологическая перспектива. Но эта двойственность смысла, во всяком случае, еще более усиливает тот общеэсхатологический духовный тон, который звучал при установлении Евхаристии, как «воспоминания», т. е. таинственного совершения смерти Христовой, как и Его воцарения.
В этом смысле должно сказать, что наряду с причащением Божественная Евхаристия есть и Парусия, при том в обоих смыслах: хилиастическом и эсхатологическом. И это эсхатологическое ее чувство: маранафа [134] пришествия Господа, радость этого пришествия, Его встречи
ЭКСКУРС III
ЭСХАТОЛОГИЯ В ЕВАНГЕЛИЯХ
(«малый апокалипсис»)
И В ОТКРОВЕНИИ
То и другое трудно поддастся прямому сопоставлению, настолько различны они по плану и характеру изложения. Евангельский апокалипсис (Мф. XXIV, 25, Мк. XIII, Лк. XXI) занижает сравнительно небольшую пасть синоптических Евангелии (а в Иоанновом Евангелии, как это ни неожиданно и странно, он и вовсе отсутствует), притчей он содержите? исключительно в речах Господа. В Откровении этим темам посвящено почти все его содержание, причем оно дается в ряде символических образов, драматических действий, пророческих откровений, но совершенно лишено той приуроченности и последовательности исторических событий, которая все-таки присуща синоптическим главам, при всей неопределенности и неточности, им свойственным. Можно сказать, что в этих главах дается суммарная характеристика
