И смеялась Черная Вилена, опускаясь в зал, окруженный треснувшими зеркалами.
– Я! Я сделала это! – хриплый хохот впитывали стены, впитывала Тьма, что дрожала у ее ног. – Больше ни один демон, никогда! Слышите вы, жалкие твари! Никогда не откликнется на ваш Зов! Вы унесете тайну с собой, в могилу! Я убью вас, и тысячи детей Тьмы никогда не будут вашими рабами!
Она еще что-то кричала, но вдруг рассветные лучи Гелиона проникли сквозь щели в стенах, сквозь дыру в потолке, окружили радужными сетями хрипящую от злости Черную Вилену. Она замолчала. Не знакомое с иными чувствами, кроме ненависти, лицо с трудом справлялось с маской удивления, покрывая морщинами черный лоб.
Рядом с Донатой стоял невысокий мужичок. Рубаха, заправленная в видавшие виды штаны, стоптанные сапоги, разинувшие старые ненасытные рты. Руки, с навеки въевшейся грязью, теребили веревочный поясок, неспешно отделяя нитку от нитки.
– Так пришел обещанное получить, – буднично сказал он, толкнув в бок ошалевшую от боли Донату. – Сама сказала, и по рукам ударили, вот он – свидетель! Два много для одной. Так и выбирай, которую мне отдать – ту, – он, не глядя, махнул рукой в сторону Черной Вилены. – Или эту, – мужичок без стесненья поддел носком сапога умирающую женщину.
Женщина смотрела на Дорожного Попрошайку, и взгляд ее не выражал ничего.
– Не хочу… Отверженной, – вытолкнула она, и поток крови хлынул у нее изо рта.
– Так, девка, долго ждать? У меня делов этих позарез – дорога не ждет! По рукам уговор был? Был. Так чего же – ту или эту?
– Ту, – Доната повернулась в сторону еще не до конца осознающей происшедшее Черной Вилены.
Попрошайка кивнул головой и в тот же миг исчез, оставив после себя сильный запах дорожной пыли, слегка прибитой грибным дождем. Пропала и Черная Вилена, облаком растворившись в воздухе. Радужная сеть, лишенная законной добычи, опала и медленно опустилась вниз, накрывая Донату, Ладимира и женщину искрящимся бисером света.
Смерть стерла следы ненависти со знакомого до мелочей лица, оставив ему выражение благодарности во взгляде, что скользил мимо Донаты, устремляясь к черным зеркалам.
ЭПИЛОГ
Ладимир потянул поводья на себя, и лошадки послушно остановились у знакомой с детства разлапистой ели.
– Если хочешь знать, я вообще не хотел появляться в этих местах, – он спрыгнул с козел и протянул Донате руку, помогая сойти с повозки. – Тем более, в твоем положении бродить по лесу…
Она слушала его вполуха, придерживая рукой заметно округлившийся в последнее время живот.
– Мне надо, – сказала она, и тут же спохватилась.
– Так, – Ладимир обнял ее за талию и порывисто прижал к себе. – Мы с тобой, помнится, договорились, что это последнее «мне надо», которое я слышу от тебя. Иначе… Выбирай, как ты будешь наказана.
Она покорно кивнула, медленно высвободилась из его объятий. В его руках было тепло и уютно. Но над головой шумел ветер, напоминая о том, что она задумала.
– Я скоро, – коротко бросила она, и сошла с дороги в лес.
Лес встретил ее радостно. Молодая поросль ласково гладила ее по лицу, а густая трава щекотала обнаженные колени, забираясь под юбку. Световые пятна Гелиона, обгоняя ее, с готовностью указывали знакомый путь.
На холмике по-прежнему стоял округлый камень, и не стерся косой крест, нацарапанный ножом. На могиле матери не росла трава. Лес трогательно заботился о последней Кошке, покинувшей этот мир. Доната опустилась на колени, не заботясь о том, чтобы разгладить складки пышной юбки. Она склонила голову и положила руки на теплую землю.
– Все как ты просила, мама, – нежно сказала она, и губы тронула легкая улыбка. – Я посмотрела в глаза Той Женщине. Ты оказалась права, она умерла очень давно. Наверное, в тот день, когда бросила меня в лесу. Спи спокойно… Я скучаю по тебе, мама…
Голос дрогнул. Краем глаза уловив быстрое движение, Доната повернулась: в густой листве вдруг сверкнули, поймав лучи Гелиона, желтые кошачьи глаза с черными, вертикальными зрачками.
