ошибку – не прибавил, а убавил; неверное число, сам того не желая, заменил на верное. Переписчики ничего такого не заметили, ошибку повторили, и роковая цифра пошла гулять по закладным и векселям – мы к ней еще вернемся. Но это будет после, а пока я объясню вам, в чем была причина ошибки. Дело в том, что в тот день младший помощник ничего перед собой не видел. Кроме, конечно, луны. Луна ему улыбалась. Луна была, как всегда, молчалива, но она улыбалась. Ему одному. И он об этом знал.
А вечером, придя домой, он, позабыв про перо и бумагу, сел к окну и стал смотреть на луну. Та взошла над соседнею крышей и стала медленно подниматься по небу. Луна была грустна. И он был грустен. Луна улыбнулась, улыбнулся и он. Потом они вместе смотрели на звезды и молчали.
Молчать можно по-разному. Порою молчат оттого, что говорить больше не о чем. Но молчат и тогда, когда сказать нужно очень много, и то, что хочется сказать, настолько важно, что никакими умными словами этого не выразить. Тогда тоже лучше молчать. Не беспокойтесь, вас поймут и без слов.
И потому, наверное, они оба молчали.
Они молчали так еще десять ночей.
А на одиннадцатый день младший помощник пришел на службу и узнал…
Что по чьему-то ротозейству или, скорее, по злому умыслу, кто-то где-то взял и не прибавил, а убавил, роковая ошибка нарушила и без того шаткое равновесие прихода и расхода, а посему торговый дом «Отец и сыновья» признает себя прогоревшим и распускает – с выходным пособием – всех своих главных, старших, средних и младших счетоводов и их помощников на все четыре стороны.
Вернувшись домой много раньше обычного, один человек – теперь уже не младший помощник, а просто один человек… Итак, он сел к столу и стал ждать ночи.
Сначала был день, потом никак не мог закончиться вечер, потом – наконец-то! – наступила долгожданная ночь.
Луна не появлялась.
Шло время. Небо за окном было черное, непроглядное, звезды были далекие и, надо признаться, красивые.
А луна не появлялась. Ударили полночь. Еще вчера в такое же время она уже поднялась едва ли не до самой вершины своего пути, но сегодня…
Один человек, не находя себе места, уже не сидел – стоял на подоконнике.
И вдруг…
Она взошла над соседнею крышей и быстро, улыбаясь – ему одному – стала подниматься по небу. Теперь она была уверена: он ждал только ее, он волновался, он ее любил. Ведь опоздала-то она намеренно, желая убедиться, что вовсе не звезды его привлекают, а только она. Луна сверкала в черном небе, свет, исходящий от нее, был теплый и манящий. И он, не удержавшись, протянул к ней руки и шагнул вперед, в ночную пустоту. Ненароком задетая им чернильница упала и разбилась, чернила растеклись по бумаге, скрывая зачеркнутые одни и те же слова: «она», «она», «она», «она»… Ну а перо, скатившись с подоконника, полетело вниз, минуя этажи, закрытые ставнями окна, выщербленные временем стены. Перо – не монета, оно не падало, оно летело медленно, то прижимаясь к дому, то паря над мостовой. Полет его был столь витиеват, что казалось, будто чья-то невидимая рука выводит слово за словом, строку за строкой, а после ставит точку. На земле.
Перо лежало на земле. А человек – тот самый один человек – он не упал, он был уже далеко. С каждым своим шагом он поднимался все выше и выше по небу и становился все ближе и ближе к луне. Он шел уверенно, не спотыкаясь и не оглядываясь, так, как будто у него под ногами была знакомая дорога. А может так оно и было? Дороги ведь бывают не только на земле.
Украденный остров
Жил на свете художник. Он писал… Нет, не картины он писал, но иконы. В те далекие времена писали только иконы. Художник был очень талантлив, однако его иконы никто не покупал, потому что он изображал на них свою жену. Жена его была очень красивая, но люди на иконах искали не красоту, а смирение, и художник не мог выручить за свою работы ни единой монеты.
Благодарение судьбе, что художник жил в городе на берегу Бескрайнего Океана. В порту того города останавливалось множество кораблей; эти корабли приходили из дальних стран и отправлялись в еще куда более дальние страны. Знающие люди поговаривали, что там пропасть золота, серебра и драгоценных камней. И вот, чтоб не заблудиться в пугающих просторах Бескрайнего Океана, капитанам кораблей нужны были карты. Каждый год – новые карты, потому что старые от непрерывного пользования быстро протирались и рвались на сгибах. Вот потому-то художник, дабы хоть как-то сводить концы с концами, целыми днями чертил и чертил новые карты. А так как он был художник, а не картограф, то карты свои неизменно сопровождал рисунками.
В морях он рисовал русалок и дельфинов, морского змея и морского льва; на белых пятнах неизведанных земель он помещал невиданных зверей и неслыханные богатства, которые сокрыты за магнитными горами и ядовитыми морями. А вместо розы ветров художник изображал настоящую розу – шипами на север и бутоном на юг.
Капитаны охотно брали разрисованные карты – с такими веселей скитаться в бескрайних водных пустынях, – но зато платили они скупо, ибо только еще отправлялись за сокровищами, а не возвращались с ними. Вот потому-то художник и работал от зари до зари.
Но и жена его тоже не сидела без дела: она стирала на богатых соседей, штопала матросские плащи, помогала мужу растирать краски. И, невзирая на нужду, с каждым днем становилась все краше. Ведь она любила художника и верила в его талант. А талантливых людей рано или поздно признают государи, а уж за ними и все подданные.
И вот как-то раз жена художника сидела рядом с ним, долго смотрела, как под его рукой рождались все новые и новые земли, а потом сказала:
– Нарисуй мне маленький остров. Самый маленький остров.
Художник посмотрел на усталое лицо жены… и согласился. Он обмакнул перо в чернильницу, выбрал на карте теплое, солнечное место и нарисовал там маленький, как жемчужина неправильный кружок. Затем подписал: «Твой остров».
– А какой он, мой остров? – спросила жена.
Тогда художник нарисовал на острове дерево с диковинными плодами, а у берега – золотую рыбку. Потом нарисовал еще и еще. Но и этого ему показалось мало, и тогда он над островом нарисовал солнце.
– Это солнце тоже твое, – сказал художник.
– Ну вот мы и разбогатели, – улыбнулась жена.
А художник подрисовал на волнах кудрявые гребешки, провел жирной линией прерывистую кромку далекого и загадочного материка, свернул карту в трубочку и положил ее к другим, уже готовым картам.
– Как?! – удивилась жена. – Ты намерен продать капитанам Мой Остров?!
Тогда художник отложил карту подальше.
А тем временем за окном наступила вечерняя заря, солнце опускалось в Бескрайний Океан. Увидев это, жена села к окну и приготовилась позировать, а художник взялся за кисть. Ибо хоть теперь он вынужден был от зари до зари чертить карты, но поздним вечером и ранним утром продолжал писать портреты жены, которые упрямо называл иконами.
Но вот прошел год, второй. Отважные капитаны, ушедшие в куда более дальние страны, возвращались ни с чем – Бескрайний Океан надежно хранил свои тайны. Все меньше и меньше кораблей заходило в порт; карты, даже разрисованные, становились не нужны. И теперь уже редко когда забредал к художнику случайный посетитель. Как правило, им был один из тех капитанов, которым все равно куда плыть, лишь бы не сидеть на берегу. Однако у таких моряков деньги не водятся, и карты, к сожалению, они просили в долг. Художник не отказывал.
Когда же посетитель уходил, художник низко опускал голову и подолгу молчал. Тогда жена его брала ту самую карту, где был нарисован Ее Остров, с интересом рассматривала рисунки и вслух фантазировала. О, в этих фантазиях они переносились на чудо-остров под чудо-солнце. И там оказывалось всё. Всё, кроме нужды, голода, болезней, холода и неуверенности в себе. Художнику ничего не оставалось, как поддакивать. Он слушал жену, соглашался, кивал, а потом предлагал написать ее новый портрет. Или икону,
