журналиста.
– Сними моих орлов?! Герои, да?! Э… Неужели прямо сейчас карточка будет?
Начальник стал в горделивую позу, устремив в объектив действительно орлиный взгляд.
– Вах! – Он поцокал языком. – Вот это техника! Ты посмотри, – обернулся он ко мне. – Кстати, товарищ тоже из Москвы…
Волей-неволей нам пришлось обменяться с Вадимом рукопожатием.
Когда начальник вышел на минуту из кабинета, чтобы привести кого-то из своих «орлов», Шимановский успел шепнуть мне:
– Попроси его попытаться выяснить, когда Иван Аршакович брал билет на поезд, раз. Второе, городок маленький. Несомненно ничей отъезд не проходит без внимания. Наверняка можно выяснить, кто выезжал в тот же период.
…И вот я сижу в крохотном номере, листаю старые журналы, пью в неимоверном количестве чай – жду, одним словом.
10. КВАДРАТУРА КРУГА. (Шимановский)
Да, работенка… У меня уже голова кругом идет от такого количества тостов. И, чувствую, «почетный эскорт» уведет меня в конечном счете в какой-нибудь двор, где уже блеет обреченный барашек.
Гагра, Сочи, Махачкала… Ереван и Тбилиси… Где я еще бывал? Нет, там все-таки не так. Сказывается слишком мощный поток приезжих. Там устали. Гостеприимство не исчезло. Просто нет возможности проявлять его столь бурно.
…А Титаренко знают многие, его имя – словно пароль. Когда я обмолвился, что мы знакомы, заместитель председателя райисполкома прямо-таки в пляс пустился.
– Значит, хороший человек приехал!
Но именно потому, что знают его все, мне трудно заниматься вычислениями единственно необходимых нам лиц. Возьмем того же заместителя предисполкома… Не скажу же я ему прямо в лоб, зачем мне нужно знать, о чем они беседовали с Титаренко месяц назад. А то, что беседовали, – очевидно. И с этим вот здоровячком в сванке, заведующим инвентаризационным бюро, Исой Алигаджиевичем, они довольно тесно общались. И вот с этим… И с теми… Да, это в кабинете заместителя министра можно было умозрительно обозначить круг. А мне приходится не длину его высчитывать, а квадратуру, выражаясь языком математиков. Кстати говоря, ее не сумел высчитать и сам Пифагор.
Ну вот, точно: как я и предполагал, дворик… Стол под чинарой. И даже барашек. Голова моя, голова! Каково тебе, бедной, будет завтра утром.
– Друзья! Предлагаю выпить. – Хозяин, пышущий здоровьем толстяк в невероятной, лишь ненамного меньше дождевого зонта кепке очень серьезно посмотрел на присутствующих. – Друзья! Братья! Старики в горах говорят так: и после захода солнца в доме может стать светло… Если твой дом посетит гость… Друзья!
Да, столько хорошего о себе мне еще не приходилось слышать. Признаться, мне нравилось это застолье. Как бы ни был перегружен мой мозг заботами последних трех суток, какая-то его периферийная часть восторженно внимала мудрости древних тостов и восхитительному дружелюбию хозяев.
– Один враг – много! Тыща друзей – мало… Друзья! – Это был уже, кажется, пятый или шестой тост. Я чувствовал себя совершенно раскованно, смирившись с тем, что этот вечер для работы потерян. И тут сосед, вгрызавшийся в баранью ляжку, как экскаваторный ковш, попросил, да что там попросил – уже на правах друга потребовал:
– Сделай карточку, дорогой… Всех нас, а? Э… Люблю фотокор респондентов. Они радость дарят. А то приедет сыч и давай в бумажках копаться. И то ему подай, и это… Людей за бумагами не видит…
Я усадил всех напротив стола и пару раз щелкнул застывших в серьезном молчании усачей. А спустя пару минут, словно бы продолжая прерванный разговор, обратился к соседу:
– Бумаги – они тоже важная вещь…
– Важная, конечно… – Сосед хрупнул белой костью, обнажив на зависть крепкие зубы… – Важная. Не спорю, дорогой, не спорю.
– А что, Титаренко тоже бумажный червь, а? – Я сам похолодел от собственного безрассудства; представляю, как глянул бы на меня в это мгновение заместитель министра.
– Не червь, а сто червей… Только ты не обижайся за своего друга. Мы понимаем – такая работа…
– Наверное, жалоба? – Я безразлично жевал шашлык. – Если жалоба, то тогда понятно… Можно мне сказать, друзья? Жили в ваших горах два друга. И вот жестокий хан решил одного казнить. – Я начал тост, услышанный еще лет двадцать назад от отца. Усачи внимательно дослушали его до конца и, дружно похвалив меня, выпили. Краем глаза я наблюдал за своим соседом: не встревожила ли его наша беседа?
Сосед явно захмелел. Тяжелыми, коричневыми от работы руками он разламывал ядреные грецкие орехи. Хрясь… Хрясь… Почему-то я отчетливо понял, что он недолюбливает Титаренко. В то же время я сам испытывал к соседу затаенную симпатию: виной тому были эти сильные, натруженные руки…
– А тебя-то зачем он мучал своими бумагами, разве ты начальство?
– Я механизатор… Виноградарь я. А вот пристал, как банный лист, он ко мне… О приусадебном участке речь шла… Да…
– О чем вы там, дорогой? – Иса Алигаджиевич обошел стол и направился к нам. – Нам всем скажите! Доброе слово – как рог доброго вина. И греет и лечит.
– Друзья! – Я вскочил с места. – Однажды царица Тамара решила собрать поэтов своей страны… – Я бессовестно цитировал классика. А в сознании коряво плясали только что услышанные слова: «О приусадебном участке речь шла…»
…Когда я проснулся, солнце вскарабкалось почти на самую вершину горы, прикрывающую городок с
