– Порядок может быть дурным или хорошим, – говорил он, грассируя. – Но это в любом случае порядок. Александр Михайлович, – кивок в сторону высокого мужчины в белом морском кителе, – говорил здесь о несправедливости нашего строя. Да, я согласен – он несправедлив. Он во многом порочен и требует исправления. Но исправления, господа, а не гибели. Потому что в нашем обществе нет иной силы, кроме самодержавия, которая смогла бы удержать наш народ от бунта. Помните, как сказал Пушкин: «Избави нас, Боже, от русского бунта – кровавого и страшного».
– Вы неточно цитируете, князь, – сказал Александр Михайлович.
– Важна суть. Общество наше, лишь недавно освобожденное от рабства и не избывшее его в душах, сразу же бросится искать нового царя, но царя крестьянского, страшнее Пугачева. Он же начнет косить направо и налево, пока не истребит не только слои господствующие, но и миллионы невинных.
– Мне кажется, что среди думских деятелей, – сказала пожилая дама с очень знакомым, виденным где- то ранее лицом, – есть немало интеллигентных людей, подающих большие надежды. В большинстве своем они хорошего происхождения.
– Только не говорите мне о Пуришкевиче, – улыбнулся Александр Михайлович.
– Зачем же, – обиделась пожилая дама. – Я имею в виду господ Набокова, Некрасова, Львова. Интеллигентных людей.
Она говорила с немецким акцентом. Сидевшая рядом с ней другая дама, того же преклонного возраста и той же немецкой отмытости, встречала каждую фразу соседки энергичным утвердительным кивком.
– В них самая страшная угроза, – сказал высокий господин с военной выправкой, который сидел в кресле прямо, не касаясь спинки. – Им кажется, что они ведут народ к свободе, а в самом деле они разжигают в нем самые страшные инстинкты. И если бы мне была дана возможность карать и миловать по справедливости, в первую очередь я бы покарал ваших интеллигентных протеже. Львов твердит о передаче земли труженикам. А на самом деле они тут же начнут жечь имения и убивать помещичьих детей.
Андрей узнал говорившего по фотографии в «Ниве»: это был Великий князь Николай Николаевич.
– Глаша, – сказал Сергей Серафимович, – подай гостям чаю.
– Да, уже поздно, – сказала пожилая дама. – Пора собираться домой.
– Погодите, тетя, – сказала девушка в розовом платье, – вечер такой чудесный, а у Сергея Серафимовича лучший вид в Ялте.
Девушка стояла у парапета, и Андрей тоже подошел к парапету, словно подчиняясь ее призыву.
– Вы студент? – спросила девушка.
– Я поступаю в Московский университет, – сказал Андрей.
– У Сергея Серафимовича так приятно. Совсем без церемоний. Здесь можно встретить очень интересных людей, правда?
– Я живу в Симферополе, – сказал Андрей. – Я редко здесь бываю.
Девушка взглянула на Ахмета, который подошел к ним, потому что старался держаться ближе к Андрею.
– Ваш друг магометанин? – спросила девушка.
– Я татарин, – сказал Ахмет.
– Я совсем не думала, что татары учатся в гимназиях. Не обижайтесь, я не хотела вас обидеть.
– Я не обижаюсь, – сказал Ахмет.
– И вы будете поступать в университет?
– Отец намерен послать меня в Сорбонну, – сказал Ахмет, и в тоне его прозвучал вызов, который уловила девушка.
– Татьяна! – окликнула ее пожилая дама. Девушка быстро отошла от парапета.
Глаша принесла самовар, поставила его на стол. Самовар смотрелся не на месте среди кипарисов и виноградных листьев.
– А ты правильно ответил, – сказал Андрей.
– Я не знал, сказать ей, что я кучер или о Сорбонне.
– А пожилую даму я где-то видел.
– И не узнал? – Ахмет сверкнул зубами. – Она же два года назад к нам в гимназию приезжала. Помнишь, нас в актовом зале выстроили, а какой-то первоклашка начал проситься пи-пи?
– Вдовствующая императрица?
– Мария Федоровна. А ты не знал, кто здесь в гостях?
– Я мало знаю об отчиме.
– Догадайся, кого я вожу.
– Тоже из Романовых?
– Мои хозяева – Великая княгиня Ирина Александровна и ее муж – князь Юсупов. Вон тот, который о смуте и порядке говорил. Твой отчим тихий-тихий, но что-то в нем есть.
– Что-то есть, – повторил Андрей.
Звезды, такие близкие и яркие, заволокло быстрыми облаками. С Ай-Петри скатился ветер и принялся раскачивать гирлянды фонариков. Цикады сразу примолкли.
