– Андрю-у-уша, – сказала она, – неужто ты?
Она поставила миску с кашей на землю, обняла Андрея и прижалась лицом к его груди.
Глаша повела его в дом. Он увидел, что она похудела и шла не так упруго и весело, как раньше.
– Заходи, – сказала она. – Твоя комната тебя ждет. Где твои вещи?
– Я их оставил, – сказал Андрей.
– Ага, у Иваницких, – сказала Глаша как о само собой разумеющемся. И не надо было ничего объяснять. – Чаем напоить тебя?
– Спасибо. А где Сергей Серафимович?
– Я его в последнее время редко вижу, – сказала Глаша. – Он в Керчь укатил на мотоцикле. Все в делах.
– Ботаника?
– Если бы ботаника!
Глаша поставила чайник на горячую плиту. Они сели за кухонный стол. Все так же блестели медные кастрюли и тазы и стояли бокалы в буфете. И скатерть на столе была та же – белая с красными полосками. А Глаша изменилась. Даже глаза потускнели.
– Давно ты у нас не был, – сказала она. – Кажется, что тысячу лет. Спасибо тебе за открытки. Спасибо, что не забывал.
Она стала собирать на стол и молчала, хотя всегда раньше была говоруньей. А Андрей подумал, как хорошо, что нет отчима. Не надо с ним разговаривать и чувствовать себя преступником без срока давности преступления.
Чай был вкусный, как прежде. Но есть Андрею не хотелось, и это огорчило Глашу.
– Я пообедал, – сказал он.
– Ну да, конечно, у Иваницких. Красивая девушка, – сказала Глаша. – Я уж к ней присматривалась.
– Тебе тетя написала?
– Нет, зачем же? Ты тогда на Рождество приезжал, помнишь? Так Сергей Серафимович тебя с ней видел. На набережной. Мы сидели с ним, ждали, что ты придешь. А ты не пришел.
– Мне надо было уехать.
– Понимаю, понимаю, – сказала Глаша. – Да ты не красней. Легко ты краснеешь, это в жизни вредно. А Лида к нам приходила.
– К вам? Она мне не писала об этом.
– Как же. Варенье черешневое принесла. Тети-Манино. Сергей Серафимович считает, что никто лучше ее варить не умеет. С цедрой. Каждая ягодка отдельно плавает. И Сергею Серафимовичу Лида понравилась. Он так и сказал.
– А тебе?
Это не надо было спрашивать. Глаша отвернулась и сказала куда-то в сторону:
– Я же говорю – красивая девушка!
– А как ты себя чувствуешь? – спросил Андрей.
– Хвораю иногда, а так ничего. Старая стала. Четвертый десяток. Еще чаю налить?
– Нет, спасибо.
– Ты ночевать останешься?
– Не знаю еще. А Сергей Серафимович когда вернется?
– Он только вчера уехал. Дней пять будет мотаться. Еле живой вернется.
Андрей посмотрел на ходики, висевшие у буфета. Был шестой час. Еще не поздно взять вещи у Иваницких и вернуться к ночи в Симферополь.
– Сходи к Иваницким за вещами, – сказала Глаша, угадав мысль Андрея. – Ночевать будешь здесь.
Андрей вернулся только в десятом часу, потому что ужинали у Иваницких не спеша, с вином и разговорами.
К Горпине пришел кандидат в женихи, по обычаю его представили хозяевам. Он был флотский кондуктор, и чай пили все вместе, обсуждая военные перспективы. У кондуктора были громадные усы, он робел и говорил велеречиво, все ударения в словах ставил неправильно и намеревался в ближайшем будущем захватить Дарданеллы на своем миноносце «Хаджи-бей». Затем, когда кондуктор отправился к Горпине, Евдокия Матвеевна повела Андрея на экскурсию в чистую комнатку Лидочки, которую она совершенно справедливо называла светелкой. В комнате ничего от Лидочки не было – настоящая Лидочка, как понял археолог Берестов, скрывалась в ящичках письменного стола или в сундучке под кроватью. Внешне все было видимостью для мамы. Напоследок Андрей полчаса рассматривал семейный альбом фотографий, пытаясь понять, кто же кузен, кто дедушка и кого из сановных предков Евдокии Матвеевны наградили Владимиром с мечами. Андрей сказал, что обещал ночевать у отчима, Евдокия Матвеевна собралась на него обидеться, но на помощь пришел Кирилл Федорович, который сказал, что, раз у Андрея есть родственники, неприлично их обижать.
Евдокия Матвеевна поцеловала Андрея на прощание и попросила, если успеет, заглянуть еще перед отъездом.
Глаша не спала, ждала Андрея на кухне.
