Еще пять минут простоял во дворе, глядя на мелькание теней в окнах своей квартиры – гости уже съехались, собирают на стол, мама беспокоится, но не за Егора, а потому, что он не несет хлеб. Ну как ты скажешь гостям, что нет хлеба? Не пойдешь же к соседям в новогоднюю ночь занимать три батона! А отец уже в который раз спрашивает маму, словно та спрятала Егора под кроватью: «Интересно, как ты намерена провести праздник? Вообще без музыки?» Словно музыка – это документ, пропуск, по которому пускают за ту границу. В глубине души Егор допускал, что мать все же беспокоится, не попал ли он под машину. Даже поглядывает с тревогой на часы. А если он не придет к Новому году, то и вправду начнет звонить в милицию.
Права на беспокойство Егор родителям давать не желал. Будет еще хуже, если они переполошатся. Тогда, стоит ему войти в дом, к негодованию хлебному и магнитофонному присоединится негодование за опоздание. Это будет третий, самый непростительный из грехов: «Ты нас всех заставил волноваться!»
И тогда Егору стало так жалко себя, что он решил домой не возвращаться. Никогда. Лучше он останется здесь или будет бродить по улицам. А потом пойдет на вокзал, сядет на электричку и доедет до Калуги. Он как-то слышал, что один мужик местными электричками добрался от Москвы до Сочи. В крайнем случае попадешь в тюрьму. В тюрьме тоже люди. А если и зарежут его, даже лучше.
Но исчезнуть – значит загубить праздник родителям и гостям. Если всю ночь будут обзванивать морги и гонять по больницам, он потеряет право на жалость. Надо получить отсрочку. Егор отыскал в кармане жетон и вышел на проспект к автомату.
К счастью, Серега сам подошел к телефону.
– Серега, это я, Егор. У меня к тебе просьба.
– Ты из дома? Перезвони мне через три минуты. В дверь звонят. Гости пришли.
– Открой им и возвращайся. Я не из дома. Я из автомата.
– Беда какая-то?
– Скорей!
Мимо автомата быстро шагали Семиреченские. Когда-то они были тетей Ниной и дядей Борей. Теперь превратились в Нину и Борю – стирается разница в возрасте. Одно дело, когда им по двадцать три, а тебе – три. Другое, когда тебе шестнадцать, а им и сорока нет.
В телефонной трубке попискивали отдельные голоса. Возбужденные и веселые. Видно, гости объясняли Сергею, почему они припозднились. Сергея не было очень долго. Егор в сердцах чуть не бросил трубку.
– Я слушаю, – сказал Сергей.
– Позвони моим и скажи, что я буду встречать Новый год у тебя.
– Ты с ума сошел! У меня же тарелок не хватит.
– Не бойся, я к тебе не приду. Мне нужно только, чтобы они не волновались.
– Не валяй дурака. Они тут же потребуют тебя к телефону, чтобы ты сам все объяснил. А откуда я тебя возьму?
– Ну, тогда скажи, что я только что от тебя вышел. Поехал домой.
– От меня к тебе почти час ехать. Все пропустишь. Ты что, хочешь Новый год на улице встретить?
В голосе Сергея звучала тревога. Он такой же, как все. Он не может отказаться от общего веселья.
– Позвони, пожалуйста, чтобы им Новый год не сорвать.
– Вот сам и позвони. Не буду врать.
– Я не могу, у меня больше жетона нет.
– Что? Сорвалось? С магнитофоном.
– Сорвалось.
– Ну, вот видишь! Я же предлагал поехать вместе.
– Пустой номер. Его без гранатомета не проймешь.
– Послушай, иди домой. Под Новый год все добрые. Бить же не будут!
– Меня никто никогда пальцем не тронул.
– Вот видишь.
В трубке послышалась возня, словно туда залез большой жук, потом девичий голос закричал:
– А это кто? Кто говорит? Приходи к нам, незнакомец.
– Я незнакомка, – ответил Егор и повесил трубку. Так он и не понял, позвонит Серега или стушуется. Без четверти двенадцать.
Окна отсюда не видны, надо вернуться во двор. Но зачем? Затея с Калугой и Сочи была мальчишеством, тебя снимут с поезда милиционеры и как малолетнего хулигана вернут папе с мамой.
Может, и в самом деле возвратиться, надеясь на то, что Новый год склоняет людей к доброте? Склоняет, но только до третьего тоста. А потом начнется! И все это оттого, что родители Егора не любят. И давно уже не любят. Наигрались, а теперь не ведают, как избавиться. Помнишь, как в ноябре отец сказал: «Жалею, что не отдал тебя в Суворовское училище!» Если Егора не станет, им только легче – отец давно мечтает о кабинете. Теперь займет его комнату. И с чего Егор решил, что они кинутся искать по моргам? Они выполнят свой долг, не найдут и будут жить в ореоле мучеников. «Знаете, они потеряли сына! Пропал без вести! Несчастные родители! Правда, мальчик был трудный...»
Стало холодно. Под утро, наверное, ударит мороз. Так что ночевка в сугробе нас не устраивает.
И тут Егор вспомнил – есть место, куда ребята бегают покурить, а те, кто повзрослее, – целоваться.
