– Попробуй, – сказал Анатолий, не двигаясь с места.
– И попробую.
Раиса встала, вышла из кабинета. В пустом коридоре стоял Харитон.
– И далеко собралась? – спросил он.
И так спросил, что Раиса, битая жизнью и чуявшая опасность за версту, сразу же возвратилась к Анатолию и с порога спросила:
– Но зачем ты это сделал? Тебе что, на улицах молодых телок мало?
– Узнаешь, – сказал он усталым голосом. – Ты не представляешь, каких денег это мне стоит… каких денег…
Он встал и ушел.
А Раиса осталась оплеванной. Она же думала, что он станет ругаться, объясняться, оправдываться. А он выслушал и ушел.
Ну зачем, скажите, зачем нужен целый детский сад разных дочек от разных баб и даже молоденьких девчат? Ведь Раиса подсчитала за последующие дни, что всего в спецотделении роддома на сохранении этих самых «неведомых зверушек» состояло девятнадцать «доноров» – так будущих матерей называл с приятным акцентом доктор Перруджини.
В декабре Раиса родила. Родила, находясь в состоянии постоянного ужаса, как и некоторые другие пациентки. Она ждала, что из нее появится чудовище. Доктор Перруджини переубедить ее не смог.
Рожала она под наркозом, по современной технологии.
Когда наркоз уже давали, вошел Анатолий. Он был в голубом халате, как все в операционной, глаза печальные, тревожные – несмотря на ужас своего положения, Раиса успела ему посочувствовать.
Сквозь наркоз она слышала слова акушеров и даже в бессознательном состоянии ожидала услышать что-то страшное. Но ничего страшного не услышала.
Потом очнулась на койке в палате.
Там же лежала еще одна роженица, оказывается, она прибыла в палату за двадцать минут, а может, за полчаса до Раисы. Это была Галочка, из лесбиянок. Она уже получила своего ребеночка – девочку привезли на каталочке, она была раскрытая, голенькая, розовенькая, и Галочка просто зашлась от восторга и все спрашивала медсестру:
– Но до нее ни один мужской ген не касался? Ну дайте мне слово!
– Не касался, не касался…
– А как мой… подруга? Аля?
– Твоя подруга на подходе, – сказала медсестра.
– Я так за нее переживаю! Больше чем за себя, – сказала Галочка.
– А мне привезут? – спросила Раиса.
Ей уже не было так страшно. За окном сыпал пушистый снег, синело, в палате горел уютный свет, в коридоре слышались мирные голоса, где-то заплакал ребеночек, Галя чуть подвинулась, и медсестра положила младенца рядом с ней на постельку и сказала:
– А теперь, мамаша, будем учиться кормить дите.
– А где мой ребенок? – спросила Раиса.
– Везут, – ответила медсестра, – скоро будет.
И в самом деле через несколько минут дверь в палату открылась и привезли ребеночка Раисы.
Ребеночек сразу заплакал, но потом смирился с существованием на белом свете и оказался никаким не уродцем и не зверенышем – это была очаровательная девочка.
Вечером, совсем поздно, когда последняя из девушек разродилась девочкой, Анатолий разложил на столе в кабинете главврача веер только что сделанных фотографий.
Все девятнадцать девочек оказались совершенно одинаковыми.
Подозревая Анатолия в дьявольских планах и опасаясь страшного подвоха, Раиса не нашла самого простого и логичного объяснения: Анатолий хотел подстраховаться. Он не желал поручить задачу выведения идеальной женщины одной Раиске с ее сомнительными привычками и продвинутым возрастом.
Когда доктор Перруджини получил исходный генетический материал, а в Веревкине была готова научная и практическая база для эксперимента, Анатолий разными способами – от подкупа до увещеваний – привлек к делу еще восемнадцать одиноких женщин и девушек, и в них, так же как и в Раису, внедрили клеточки… такие маленькие клеточки.
И одновременно в организмах матерей-доноров началось развитие одинаковых зародышей, которые постепенно превращались в одинаковых человечков. И вот, почти одновременно, девятнадцать матерей разродились. И на свет появились девятнадцать маленьких Раис.
…Доктор Перруджини вошел в кабинет. Он устал, он работал круглые сутки.
– Я поздравляю вас, синьор Смольний, с успехом нашего эксперимента. Если все сделать как надо – Нобелевская премия есть!
– А вот ты, синьор-помидор, – ответил Анатолий-Анаконда, – получи в кассе что тебе причитается и премиальные из расчета трех процентов оклада и собирай чемоданчик.
– Как так? Как так? – удивился доктор. – Это же труд моей жизни!
– За мои баксы сделаешь еще один труд.
– Но масштаб! Где я найду такой масштаб, блин поганий! – Доктор многому научился в России.
– Поезжай в Китай, – посоветовал Анатолий.
Он раскладывал фотографии на столе и любовался фантастическим сходством девчушек.
Наутро он продал еще два супермакета и заложил замок в Швейцарии. Ему были нужны наличные. Над его будущими женами и их мамами должно быть постоянное наблюдение.
Харитон, который за последние годы многое узнал о шефе, спросил, заглянув в кабинет:
– Перруджини отпускаем?
– Конечно, отпускаем, – сказал Анатолий. – И с благодарностью.
В то же время он показал большим пальцем вниз.
Харитон кивнул и пошел на улицу организовывать автомобильную катастрофу на пути к тульскому аэродрому.
Анатолий, что бывало нечасто, заговорил сам с собой:
– Хорошо раньше было – один сорт колбасы на всю область, и все в очереди стоят. А теперь что – двадцать сортов и все без гороха. Которая из них моя? Ну скажи, зеркальце?
Фотографии молчали.
Анатолий уронил голову на руки и заснул так вот, сидя за столом.
Он спал четыре часа, чуть улыбаясь во сне.
Под утро его разбудил Харитон.
– Прости, шеф, – сказал он, – что беспокою. Но случилось несчастье.
– Говори, говори сразу! – воскликнул Анатолий. – Что с моими девочками?
– С девочками все путем, – сказал Харитон. – Только вот твой итальянский доктор приказал долго жить. Его такси выехало на встречную полосу – и лоб в лоб с «КамАЗом»!
– Надо же, такое невезение, – вздохнул Анатолий. – А я думал, что он еще не раз побывает в нашем городе.
С этого момента моего рассказа в него вторгается фантастический элемент, которого, как вы понимаете, я старался избегать. Но если осеменение девятнадцати женщин в Веревкине имело место в наши дни, то все последующее повествование, каким бы кратким оно ни было, переносится в будущее, которого еще не случилось, и из реалистического становится лишь допустимым.
Так что читатель волен поверить мне, а может, если пожелает, закончить чтение повести на этом месте и возвратиться к своим делам, додумав финал по собственному разумению.
На самом же деле в первые пять или шесть лет, как ни странно, ничего не произошло. Анатолий контролировал эксперимент ненавязчиво, осторожно, ничем не выказывая себя. И если с кем и встречался, то с Раисой, которая жила пристойно, почти не пила, в челночные рейсы не ездила, хотя ее родители этого ремесла не оставили. Теперь она уже поверила Анатолию и клонированию, тем более что в начале XXI века
