экзотический гость на нашем холме. За ним последуют иные любители моей крови…»
Через три дня заболел лихорадкой Леопольд. Его трепало три дня, и три дня доктор Стрешний боролся с врагом невидимым, неизвестным, но, к счастью, не настолько упорным, чтобы погубить свою жертву. На третий день лихорадка отступила. Сочетание опыта и некоторого везения позволило доктору связать лихорадку с комарами, и потому в течение недели, за которую почти все сотрудники станции успели переболеть (включая самого Стрешнего), дневник был полностью посвящен комарам. В этих записках Павлыша заинтересовали фразы, которые он подчеркнул, чтобы не потерять.
«Комары гнездятся где-то по соседству с нами. Вылетают после захода солнца и, видно, хорошо реагируют на тепло. Я до сих пор не знаю двух очень важных вещей: кто, помимо нас, является объектом нападения комаров и, второе, каков их жизненный цикл. В первую же свободную минуту отправлюсь на поиски их убежища».
Сделать этого доктор не успел, потому что появились драконы. Беда пострашнее комаров. В дневнике подробно описывались все случаи нападения драконов на людей. Доктор старался найти в них какую-то логику, связь. Он сам поставил восклицательный знак на полях страницы, где было написано: «Дракон не оставил мысли настичь Леопольда, даже когда тот скрылся в здании. Он старался проникнуть в дверь, вытащить его наружу».
Павлыш не заметил, как вошла Татьяна-маленькая. Дверь была открыта, и углубившийся в чтение Павлыш понял, что она, заглядывая через плечо, читает вместе с ним дневник, только когда у него над ухом звякнули зубы дракона – Татьянино ожерелье.
– Я не хотела вам мешать, доктор, – сказала она. – Но я вам сегодня почти спасла жизнь, и вы не имеете права меня выгнать. Тем более что у меня тоже есть своя теория.
– Выкладывайте, – велел Павлыш, закрывая дневник.
– Конечно, драконы людей не любят. И знаете почему? Когда-то, лет десять назад, сюда прилетала звездная экспедиция. Не наша, чья-то еще. И они тоже по происхождению от антропоидов. Пока эти люди здесь жили, они жутко невзлюбили драконов. Гонялись за ними, искали их гнезда, разбивали молотками драконьи яйца и убивали птенцов. А у драконов замечательная память. Вот они и решили, что их враги вернулись. Убедительно?
– А что вы предлагаете? – ушел от прямого ответа Павлыш.
– Я? Пока что ходить на четвереньках, а в свободное от этого время искать остатки базы тех, кто был раньше нас.
– Почему на четвереньках?
– Чтобы они нас за людей не принимали.
– Чепуха, конечно, – заключил Павлыш, решив, что Татьяна шутит. И тут же подумал, что в шутке скрывается любопытное наблюдение. – А ведь правда, когда дракон на меня пикировал, он щелкнул когтями слишком высоко.
– Ага, – обрадовалась Таня, – ведь это основание для эксперимента. Правда?
Павлыш улыбнулся, ничего не ответил. Таня тут же испарилась. Павлыш снова открыл дневник Стрешнего. Наугад.
«Я полагаю, что популяция холма стабильна и ограничена в пространстве, а дальность полета комаров невелика. Надо проверить, пометив несколько особей…»
Павлыш перевернул страницу.
«…Когда наступает ночь и тебе не спится, ибо ничто не отгоняет сон надежнее, нежели неразрешимая проблема, стоящая перед тобой, то воображение, не скованное дневными реалиями, разрывает рамки логики и подсказывает решения, которые днем показались бы нелепыми, детскими, наивными… Я пишу именно ночью, сейчас третий час, станция спит – хотя нет, не спит Джим, у него приступ лихорадки, я недавно заглядывал к нему. Меня окружают образы, рожденные прошлым этой планеты, где нет места человеку, в которое человек не вписывается и, возможно, не сможет вписаться в настоящее. Мы привыкли наделять окружающий мир разумом – это остаток тех далеких эпох, когда и лес, и горы, и море, и солнце были живыми, большей частью злыми и коварными, редко добрыми существами, которым было дело до любого слова, мысли, сомнения первобытного человека. Мир, еще не подвластный людям, враждебный им, был населен чуждым разумом, направлявшим на людей дожди и снега, ветры, засухи и свирепых хищников… А здесь? Не скрывается ли за целенаправленной озлобленностью драконов и комаров воля, враждебный разум, для которого наши конкретные, кусающие враги – не более как орудия мести, а может, проще – лейкоциты, изгоняющие из организма чуждое начало. За решеткой окна сыплет мелкий дождь, планета выжидает… Нет, пора спать».
На этом записи обрывались. Доктору не удалось вернуться к дневнику.
14
Посреди столовой стояла Таня-маленькая. Разлохмаченная, глаза горят, драконьи зубы сверкают на груди. Над ней возвышался мрачный Лескин. Нина сидела за столом и старалась не улыбаться.
– Если бы ты погибла, – разъяснял Лескин Тане, – то нам пришлось бы сворачивать станцию. Неужели ты полагаешь, что кто-нибудь разрешит экспедицию, в которой собрались разведчики, отдающие себя на растерзание разным тварям?
– Нет, – сказала Таня-маленькая. – Я так не думаю.
– Ага. – Лескин увидел Павлыша. – У меня есть подозрения, что доктор причастен к этой выходке.
– Я не причастен, – поспешил с ответом Павлыш. – Потому что не знаю, что произошло.
– Танечка, – сказала Нина ласковым голосом. – Посвяти Павлыша в курс дела.
– Клянусь, что доктор здесь ни при чем! – воскликнула Татьяна. – Он даже и не подозревал. В общем, я выгнала на площадку вездеход, накинула на себя одеяло, выползла через нижний люк и отправилась через открытое пространство.
– Джигит не боится рогов и копыт, – загадочно процитировал Джим. Осуждения в его голосе не было.
