– Кто там? – спросила Кора.
– Тише, это я, Нинеля, пошептаться надо, не возражаешь?
– Иди сюда, – Кора почувствовала облегчение от того, что это Нинеля, а не какой-нибудь насильник.
Койка заскрипела. Нинеля была женщиной плотной, не то чтобы жирной, но крепко мясистой.
– Ты чего спать легла? – спросила Нинеля. – Может, заболела?
– Нет, устала.
– Тебя не ранило? Мы слышали, что ты с Мишкой в заварушку попала?
– Да.
– Доктора Блая убило?
– Я думаю, что он погиб.
– Жалко. Он понимающий был, не приставал.
– Его полковник Рай-Райи убил.
– Полковник дикий совсем. Его бояться надо. Он на меня глаз положил, очень я этого боюсь. Нет, ты не подумай, он мужчина видный, и в другой обстановке чего еще желать-хотеть? Но здесь я всего боюсь. И главное, боюсь беспорядка.
– Мы здесь на виду, – прошептала Кора.
– Как кролики… или мышки.
– Ты имеешь в виду лабиринт?
– И лабиринт тоже. А почему полковник доктора убил?
– Я бы сама хотела узнать. Я ведь здесь один день и многого не понимаю.
Кора была не совсем искренней: доктор был сотрудником Гарбуя. Вернее всего, военные пользовались любым случаем, чтобы избавиться от чужих.
– Один день, а себя уже поставила выше всех, – сказала Нинеля. – А это правда, что ты в будущем живешь?
– Я же говорила.
– Нет, я тебе, конечно, не доверяю, – шептала Нинеля, – зачем я тебе буду доверять, если ты специально приехала к нам с провокационными заданиями, но ты мне, честное слово, понравилась – я тебе верить не буду, ты не обижайся, что я тебе верить не буду, но ты мне все-таки скажи, как у вас там?
– Мне трудно тебе рассказать, потому что между нами лежит много лет.
– А ты о главном, о главном, неужели не понимаешь, о чем я тебя спрашиваю?
– О чем?
– О победе коммунизма! Неужели тебе не ясно, что о победе коммунизма?
О господи! – чуть было не воскликнула Кора, осознав наконец, какая гигантская пропасть лежит между ними. Ведь Нинеля и Эдуард Оскарович – они пришли из особенного мира, почти литературного в своей придуманности, – из того источника, который десятилетиями после своей смерти питал вражду и войны не только в разных странах, так или иначе пораженных болезнью, но и на планетах, вроде бы не имеющих прямой связи с прошлым, но стремящихся повторить легковерие, ведущее к угнетению.
– Коммунизм вам построить не удастся, – сказала Кора без злорадства или издевки, как если бы ее спросил Александр Македонский, удастся ли ему завоевать Китай, и она так же ответила бы Македонскому, что Китай ему не покорится.
– Так я и знала, что ты скажешь, – вздохнула Нинеля. – Я тебе, конечно, не верю, но ты мне все равно скажи, как это случится.
– Это случится, когда ты уже будешь старой или, может, даже умрешь.
– Ну я-то пока живая! Живая, а все уже случилось!
– Мы не знаем, какой сейчас на самом деле год идет на Земле, – заметила Кора. – Ведь мы из разных лет и столетий прилетели сюда, а случилось это почти одновременно.
– Ты так говоришь, будто нам лучше и не возвращаться, – сказала Нинеля.
– Всегда лучше вернуться домой, – возразила Кора.
– А может, тебе и не хочется в свое время возвращаться? – спросила Нинеля. – Может, ты хочешь к нам, в героическую эпоху построения социализма?
– Нет, в героическую мне тоже не хочется, – сказала Кора. – Вы очень дорого платили за героизм.
– А героизм дешевым не бывает, – сказала Нинеля. – Я тебе еще не сказала правду, почему я сюда попала. На самом деле я от несчастной любви к одному чекисту с обрыва кинулась. Это долгая история, только ты меня не выдавай.
– Я никому не скажу.
– И презирать не будешь?
– Тебя жалеть надо.
