– А кто пострадавший?
Павлыш обернулся к Пфлюгу.
– Что там у Алана? Наверное, надо сообщить.
– Это не Алан, – ответил Пфлюг, – это Марина. У нее сломано крыло. Дай-ка мне микрофон…
Вершиной на Станции назывался большой, вырубленный над основными помещениями зал, специально оборудованный для птиц-биоформов. В зале был бокс для обследования биоформов, запасы пищи для них, здесь стояли их диктофоны и приборы, которыми они пользовались.
Павлыш с Мариной сидели в зале Вершины. Павлыш на стуле, Марина в гнезде из легкой частой сетки, которое соорудил для биоформов Ван.
Павлыш никак не мог привыкнуть к ее механическому голосу. Он понимал, что это не более как приставка – клюв Марины не был приспособлен для артикуляции. Но, слушая ее, он пытался себе представить настоящий голос Золушки, которую встретил на Луне.
Белая птица приподняла крылья, расправила их снова.
– У меня появляются странные рефлексы. Иногда мне кажется, что я всегда была птицей. Ты не представляешь, что это такое – парить над океаном, подниматься к облакам.
– Мне это снилось в детстве.
– Я хотела бы полетать над Землей. Здесь пусто.
– Не останься навсегда птицей.
– Захочу – останусь.
– Нельзя, – ответил Павлыш. – Я тебя буду ждать. Ты разрешила мне искать тебя, когда пройдут два года твоего затворничества.
– Ты нашел ту глупую записку.
– Она не глупая.
– Я чувствовала себя тогда такой одинокой, и мне так хотелось, чтобы кто-нибудь меня ждал.
– Погляди. – Павлыш достал из кармана уже потертую на сгибах записку. – Я перечитываю ее по вечерам.
– Смешно. И нашел меня здесь.
– Ничего не изменилось. Ты не лишена прелести и как птица.
– Значит, если бы я была черепахой, все было бы иначе?
– Наверняка. Я с детства не любил черепах. Они не спешат.
– Я, наверное, все-таки дура. Я была уверена, что любой человек, увидев меня в таком виде, будет… разочарован. Я хотела спрятаться.
– Значит, тебе и мое мнение не было безразлично?
– Не было… я даже не могу стыдливо потупиться.
– Прикройся крылом.
Марина расправила белое крыло и подняла его, закрывая голову.
– Вот и отлично, – сказал Павлыш. – Ты хотела передать со мной письмо твоему отцу?
– Да. Сейчас. Оно уже готово. Я его наговорила. Только жалко, что он не узнает моего голоса.
– Ничего страшного. Я все объясню. Я ему скажу, что передаю письмо, и тут же попрошу официально твоей руки.
– Ты с ума сошел! У меня нет руки!
– Это военная хитрость. Тогда твой отец поверит, что ты к нему вернешься живой и невредимой. Зачем иначе мне, блестящему космонавту из Дальнего флота, просить руки его дочери без уверенности, что эту руку я в конце концов получу.
– Вы самоуверенны, космонавт.
– Нет, я так скрываю свою робость. Мой соперник меня превосходит по всем статьям.
– Ван?
– С первого момента моего появления на Проекте он догадался, зачем я сюда пожаловал. Ты бы слышала, как он накинулся на меня за то, что я шел к Станции на ручном управлении.
– Глупый, он думал о нас. Мы спим на облаках. Ты мог меня убить.
– Тем более он превосходит меня благородством и верностью.
– Он мой друг. Он мой лучший друг. Ты совсем другое. До свидания, гусар Павлыш.
Птица смотрела через плечо Павлыша на дверь.
В дверях стоял Ван. Он, видно, стоял давно, все слышал.
– Грузовик готов, – произнес он, – мы отлетаем.
Повернулся, и его подошвы отбили затихающую вдали дробь по ступенькам каменной лестницы.
