полицейских, — с жесткостью в голосе возразила Ольга. — Все они одинаковы: скоты и дураки, которые выполняют приказы не размышляя… Впрочем, — продолжала она уже другим тоном, — окончательный план, очевидно, был принят вчера вечером на совещании. Я узнаю о нем если не путем подслушивания, то от самого Гора. У Эрста нет от него секретов, а фотограф становится все более откровенным со мной. Вчера вечером он повторил все, что говорилось во время их беседы, и даже дополнил ее деталями, которые от меня ускользнули. Похоже, он с удовольствием рассуждает на эти темы. Его надо только подтолкнуть.
— Шлюха! — пробормотал сквозь зубы Марсиаль Гор.
Сидя на табурете в герметически, если не считать маленького отверстия, закрытом кузове грузовичка, припаркованного у Люксембургского сада на улице Гинемер, Гор уже минут пятнадцать смотрел в окуляр странного прибора, наведенного им на скамейку, занятую двумя сообщниками. Грузовичок одолжил ему один друг, техник телевидения. Обычно им пользовались для того, чтобы снимать сцены для телепередачи «Скрытой камерой», и Гор уже не впервые брал у него эту машину: из нее легко было сделать некоторые снимки, оставаясь при этом незамеченным. Но сегодня в ней скрывались не кинокамера и не фотоаппарат, а некое не менее бестактное, но значительно менее распространенное устройство.
Оно представляло собой металлический ящик в форме параллелепипеда размером с обычную пишущую машинку, со специальной воронкой, в передней части которой крепился оптический прицел. Воронка была не чем иным, как раструбом очень чувствительного микрофона, называемого некоторыми специалистами ультрачутким. В ящике находился мощный усилитель. Оптический прицел служил для того, чтобы точно навести раструб микрофона на рот говорящего, чьи слова хотелось услышать.
Этот прибор использовался практически только полицией и секретными службами, но старый Турнетт имел у себя один образец, который он приобрел, несмотря на его довольно высокую цену, потакая своей страсти коллекционера. С возрастом она у него превратилась в настоящую манию и распространялась теперь на всю снабженную какой-либо оптической системой технику, даже если она не имела отношения к фотографии. Утром старик одолжил прибор, удовлетворившись невнятным, брошенным вскользь объяснением Марсиаля, сказавшего, что ему, мол, нужен ультрачуткий микрофон для того, чтобы подготовить один сенсационный снимок. Турнетт, как и предполагал Гор, не мог устоять перед подобным аргументом. Он доверил ему свой «музейный экспонат», подробно объяснив, как им пользоваться, и присовокупив к этой не представлявшей никаких сложностей инструкции массу теоретических подробностей, которые Марсиалю были совершенно ни к чему.
Что его интересовало, так это хорошая слышимость, гарантированная, в принципе, на расстоянии до двухсот метров. Гор был совершенно уверен в том, что на практике расстояние будет вдвое меньшим. Так оно и оказалось, и он не пропустил ни одного слова заговорщиков, несмотря на все их старания не повышать голос.
— Шлюха! — повторил он. — Притом наивная. Она принимает меня за идиота.
Накануне вечером, во время ужина с Ольгой, он и в самом деле пересказал ей свою беседу с Эрстом, не упуская ни единой детали, но это вовсе не означало, что он простодушен. С готовностью пересказывая свой разговор с другом, он следил за ней, стараясь уловить признаки ее интереса и желания узнать побольше, желания, которое она прекрасно скрывала под видимым равнодушием, избегая задавать вопросы. Все шутки, которые Гор отпускал по поводу работы своего друга и его нынешнего беспокойства, были всего лишь пробными шарами, запускаемыми для того, чтобы попытаться краешком глаза уловить ее реакции.
Ольга, несомненно, была хорошей лицедейкой, но на этот раз она опять перестаралась. Любая другая женщина проявила бы любопытство к его рассказу и постоянно требовала бы новых подробностей. Столь явная сдержанность, и Гор это понимал, как раз подтверждала ее повышенный интерес.
— Решено, — сказал, наконец, Вервей, красноречиво махнув рукой. — Это произойдет в следующую субботу, когда он будет позировать перед фотоаппаратом на паперти церкви. Через неделю Франция освободится от этого ничтожества.
Гор уловил оттенок беспокойства во взгляде и в голосе Ольги.
— А вы уверены, что не промахнетесь?
Вервей покровительственно посмотрел на нее и издал самодовольный смешок.
— Мое дорогое дитя, не забывайте о том, что меня долгое время считали одним из лучших снайперов, и будьте уверены, что я отнюдь не утратил форму. Я тренируюсь каждую неделю. С оптическим прицелом я на расстоянии в сто метров попаду в апельсин, а от наших строительных лесов до церковной паперти наберется не больше восьмидесяти.
— Сволочи! — пробормотал Марсиаль Гор, сжимая пальцами свой аппарат.
Впрочем, этот возглас лишь в малой степени выражал его возмущение. На самом деле он был ошеломлен. Потрясение, испытанное им оттого, что он раскрыл столь обстоятельно продуманный заговор на основании лишь своих смутных подозрений, взяло верх над всеми остальными чувствами.
— Это произойдет в субботу, — убежденно повторил Вервей, — если только мы не получим новых сведений, которые заставят нас изменить дату операции… Вы решили помогать мне до конца?
— До конца.
— Рабочих, занятых ремонтом фасада, в субботу не будет. Маларш потребовал, чтобы этот день на всех предприятиях объявили выходным. Да и владелец дома подтвердил мне это. Рабочие уйдут накануне в шесть часов. И тогда же, вечером, вы должны будете принести винтовку. Женщина привлекает меньше внимания. В разобранном виде она занимает очень мало места, а я к тому же предусмотрел для нее такую упаковку, в которой она станет совсем незаметной. Так что не бойтесь.
— Я и не боюсь.
— Отлично. Я тщательно изучил маршрут, по которому смогу уйти. После операции вы будете ждать меня в машине, довольно далеко от церкви, в том месте, которое я вам укажу.
— Вы будете один? Я хочу сказать: другого стрелка не будет?
Вервей заговорил властным тоном большого начальника:
— Дорогая моя, я ведь уже сказал вам, что за успех того, что предстоит сделать лично мне, беспокоиться не стоит. Вы только выполняйте мои инструкции, и все будет хорошо… Да, я буду один, если вам так уж хочется знать, — сменив тон, продолжил он. — Комитет предоставил мне полную свободу действий, и чем меньше людей будет задействовано в такой операции, тем лучше. На самом деле только мы двое, вы и я, знаем все детали, касающиеся осуществления нашего плана. Владелец дома знает лишь то, что готовится какая-то акция, и все. К тому же комитет отправляет его за границу. Он уедет сегодня же вечером… Если произойдет утечка информации, то произойдет это только по вашей вине… либо по моей, — добавил он, сурово глядя на Ольгу.
— Вы прекрасно знаете, что можете на меня положиться, — с легким оттенком презрения ответила та.
— Я в это верю… Нам с вами вряд ли стоит встречаться до субботы. Звоните мне по обычному номеру только в том случае, если узнаете что-либо новое. А я со своей стороны скоро сообщу вам мои последние инструкции.
Разговор был окончен. Следуя привычному порядку, Ольга поднялась со скамейки с оскорбленным видом, как бы торопясь избавиться от докучливого нахала, и быстрыми шагами удалилась. Вервей с виноватым видом посидел еще немного, а потом тоже встал и направился в другую сторону. Марсиаль Гор аккуратно вложил бесценный аппарат в футляр и перебрался на место водителя грузовичка, для чего ему пришлось выполнить мучительные гимнастические упражнения.
Гор ехал медленно. Нога мешала ему вести не приспособленную для инвалидов машину, но он не обращал на это внимания, поскольку мысли его были заняты только что раскрытым заговором, в который он странным образом оказался втянут.
— Сволочи! — пробормотал он еще раз.
Он несколько раз повторил вполголоса это ругательство, и на сей раз в его голосе слышалось явное возмущение — он бы и сам затруднился сказать, сердится ли он на конспираторов за их преступные замыслы или же за то, что они воспользовались им, словно куклой, чтобы добыть нужную информацию.
— Это еще не все, — проворчал Гор. — Теперь мне нужно будет просто предупредить власти.
Он сделал длинную паузу, дав себе время хорошенько поразмыслить и как бы рассматривая все
