Так же мрачно и безмолвно, Как и прежние два гостя, Без привета и без зова В дом вошли они и сели Прямо рядом с Миннегагой, Не сводя с нее свирепых, Впалых глаз ни на минуту. И один сказал ей: «Видишь? Пред тобою — Бюкадэвин». И другой сказал ей: «Видишь? Пред тобою — Акозивин!» И от этих слов и взглядов Содрогнулось, сжалось страхом Сердце милой Миннегаги; Без ответа опустилась, Скрыв лицо, она на ложе И томилась, трепетала, Холодея и сгорая, От зловещих слов и взглядов. Как безумный, устремился В лес на лыжах Гайавата; Стиснув зубы, затаивши В сердце боль смертельной скорби, Мчался он, и капли пота На челе его смерзались. В меховых своих одеждах, В рукавицах, Минджикэвон, С мощным луком наготове И с колчаном за плечами, Он бежал все дальше, дальше По лесам пустым и мертвым. «Гитчи Манито! — вскричал он, Обращая взоры к небу С беспредельною тоскою. — Пощади нас, о Всесильный, Дай нам пищи, иль погибнем! Пищи дай для Миннегаги — Умирает Миннегага!» Гулко в дебрях молчаливых, В бесконечных дебрях бора, Прозвучали вопли эти, Но никто не отозвался, Кроме отклика лесного, Повторявшего тоскливо: «Миннегага! Миннегага!» До заката одиноко Он бродил в лесах печальных, В темных чащах, где когда-то Шел он с милой Миннегагой, С молодой женою рядом, Из далеких стран Дакотов. Весел был их путь в то время! Все цветы благоухали, Все лесные птицы пели, Все ручьи сверкали солнцем, И сказала Миннегага С беззаветною любовью: «Я пойду с тобою, муж мой!» А в вигваме, близ Нокомис, Близ пришельцев молчаливых, Карауливших добычу, Уж томилась пред кончиной, Умирала Миннегага. «Слышишь? — вдруг она сказала. Слышишь шум и гул далекий Водопадов Миннегаги? Он зовет меня, Нокомис!» «Нет, дитя мое, — печально Отвечала ей Нокомис, — Это бор гудит от ветра». «Глянь! — сказала Миннегага. — Вон — отец мой! Одиноко Он стоит и мне кивает Из родимого вигвама!» «Нет, дитя мое, — печально
