5 Рэйчел
Рэйчел облюбовала охотничий домик, расположенный в глубине сада, как свою тайную обитель, где она могла бы наслаждаться уединением. Увитый плющом дом красного кирпича состоял из небольшой прихожей и двух смежных комнат. В одной, которая была ближе к входу, стояла большая кровать, стол, стулья, бар. За ней — располагалось совсем небольшое помещение с рядами стеллажей, на которых нашли свое пристанище старые, ненужные вещи. В нише располагался небольшой диван и кресло. Рэйчел любила этот укромный уголок. Устроившись в мягком кресле, она раскрывала книгу и погружалась в чтение, улетала в страну фантазий. Иногда прямо в кресле ее настигала дремота. Вот и сегодня под стук капели за окном она случайно заснула. Ее разбудили голоса в соседней комнате. Первым ее порывом было объявить о своем присутствии. Но когда она, повернув ключ в замке, приоткрыла дверь, то услышала:
— Ты просто виртуоз чувственности, мой мальчик. Кирк, дорогой, кто тебя научил так обращаться с женщиной? Уж случайно не моя ли падчерица была твоей наставницей в науке любви? Я начинаю ревновать.
— Да что ты такое говоришь?! Рэйчел заморозит любого, кто приблизится к ней. Я кругами ходил вокруг нее чуть ли не полгода и так и не уложил ее в постель. Она холодна, как Снежная королева из сказки. Ты же чувственная, отзывчивая, она же… Ладно, не буду о грустном. В том, что Рэйчел не большая любительница постельных забав, есть и положительная сторона. По крайней мере, у меня не будет поводов сомневаться в своем отцовстве. Если, конечно, у нас когда-нибудь получится зачать ребенка.
— Ребенок?.. Зачатие… О чем ты говоришь?! Какая гадость эти маленькие, крикливые сопляки… Нельзя портить подобными мыслями столь чудное занятие, как любовь.
Рэйчел стало душно, как будто под грудиной застрял кусочек угля, по всему телу возник легкий озноб, ноги подкашивались.
Прикрыв дверь, она без сил упала в кресло. Ей хотелось вырваться из западни, в какой она оказалась, но выскользнуть незамеченной ей не удастся: для того, чтобы выйти из дома, сначала нужно пересечь комнату, где расположились любовники.
— Что случилось? — донеслось из-за тонкой перегородки. Рэйчел давно узнала низкий, с придыханием голос мачехи.
— Кто-то пробовал отворить дверь, — дрожащим голосом произнес Кирк.
Вероятно, звук поворота ключа, а может быть, ее бьющегося у самого горла трепещущего сердца заставил любовников насторожиться.
Рэйчел уставилась прямо перед собой. В темноте были еле видны очертания каминной полки, стеллажа с книгами, стола, стульев. Голоса за стеной то звучали отчетливо, то стихали, как будто их относил ветер.
«Рэйчел не та девушка, чтобы кружить голову темпераментному мужчине… Что может быть лучше, чем образцовая образованная жена, которая занимается благотворительностью среди престарелых и убогих?.. Иди ко мне… сделай мне хорошо…»
Рэйчел не хотела стать свидетельницей любовного поединка своего жениха с ее мачехой. Она толкнула дверь и, едва различив в свете ночника две сплетенные в объятиях обнаженные фигуры, пронеслась к выходу.
Свежий, прохладный воздух обжег ее разгоряченное лицо. Во тьме ее встретили дрожащие на ветру кусты и деревья, но в ее воображении ей виделись любовники, колышущиеся взад-вперед, словно раскачивалась сама земля.
Она мчалась по дорожке к дому, в котором провела последние свои годы и который так и не успела принять как свой. Наскоро побросав вещи в дорожную сумку, она сбежала по лестнице и вывела машину из гаража.
Опомнилась она, когда мчалась по автостраде. Ей захотелось навсегда покинуть этот город, чтобы больше не видеть лживых улыбок Донны, не встречаться с отцом, который так и не смог полюбить свою единственную дочь. И навсегда забыть Кирка, обещавшего ей так много и не давшего ничего… Исчезнуть. Раствориться. Превратиться в другого человека. Рэйчел больше не хотела иметь ничего общего с людьми, предавшими ее. Но как и где она может спрятаться, если стоит отцу сделать один звонок, и специально обученные люди отыщут ее и доставят обратно? Отец ни за что не откажется от своих планов, не в его это характере. Он решил выдать ее замуж за Кирка Слоутсона и не примирится с ее неповиновением. Разве что узнает о связи его протеже с Донной… Нет, она не в силах рассказать отцу о том, что жена ему изменяет. В давние времена гонца, доставившего дурную весть, бывало, казнили. Если она расскажет о связи Кирка с Донной, Фрэнк Макгнот скорее простит жену и возненавидит дочь.
Рэйчел грустно улыбнулась. И тут ей пришла спасительная мысль. Ей нужны новые документы, новое имя, новая жизнь. Она подумала о Лилит. Занимаясь благотворительностью, Рэйчел познакомилась с ней в центре реабилитации недавно вышедших из заключения. Она помогла ей найти работу, сняла для нее квартиру, дала денег на обустройство. В порыве благодарности Лилит назвала ее сестрой и пообещала, что, когда Рэйчел понадобится помощь, она может рассчитывать на нее.
— Для тебя я готова на все и даже больше, — заверила ее Лилит. — Никто и никогда не заботился обо мне так, как ты. Я не останусь перед тобой в долгу. Если тебе будет трудно — приходи. Ведь мы с тобой теперь как сестры.
С помощью своей «сестры» Рэйчел приобрела новые документы. Пусть для «сестринской» заботы цена оказалась достаточно высокой — она оставила Лилит свой «бентли», зато Рэйчел могла быть спокойна — под именем Кейли Сандерс ее никто и никогда не найдет.
Рэйчел сидела в зале аэропорта, дожидаясь своего рейса, и в ее голове, как на испорченной виниловой пластинке, все повторялся и повторялся разговор двух любовников. Наконец в это болезненное бормотание вклинился голос, объявляющий посадку на рейс в Новый Орлеан. Через десять минут Рэйчел была в самолете, через полтора часа самолет описал полукруг и начал снижаться. Она выглянула в окно и залюбовалась потрясающей картиной: ярко-синяя вода в окружении изрезанной линии берега.
Они приземлились с резким толчком, и Рэйчел задержала дыхание, чувствуя, как самолет надрывно тормозит. Двигатели протестующе завыли — и наконец наступила секундная тишина. Потом послышались звуки отстегиваемых ремней, люди заговорили между собой, стали продвигаться к выходу. Она взяла свою сумку и покинула самолет.
Новый Орлеан встретил Рэйчел теплым бризом. В мягком, насыщенном ароматами цветов воздухе она различила еле заметные оттенки запаха моря. Взяв такси, она доехала до набережной.
И вот она сидит на берегу, глядя на мерно набегающие волны. Был вечер, солнце стремительно скатывалось к горизонту. Она не заметила, как стемнело. В голове ее снова и снова вертелись одни и те же слова, жалящие ее, уязвляющие, ранящие ее душу. Она не слышала ни музыку, доносящуюся из прибрежного кафе, ни мужских голосов, окликавших ее. Она не столько думала о том, что говорила Донна и что отвечал ей Кирк. Не размышляла о его расчетливости, не приходила в ярость от того, что он предпочел ей Донну. Нет. Ей было больно осознавать, что любовь для нее остается недостижимой мечтой.
Рано лишившись материнской любви, она так и не познала любви отцовской. Кирк поманил ее обещанием нежности и преданности. Она не сразу распахнула перед ним свою душу, но он был очень настойчив и терпелив в своих ухаживаниях, был безукоризненно вежлив. Вставал, когда она входила в комнату, открывал перед ней дверь, преподносил цветы, сопровождал на благотворительные балы и концерты. Он был предупредителен. Никогда не приходил к ней без предварительного звонка, не дарил ненужных вещей, не докучал излишним вниманием, но обращался с ней так, как будто она была настоящим сокровищем для него. Сокровищем? Ну да, ценным приобретением. Дочь Фрэнка Макгнота нужна была ему, как пропуск на строго охраняемый объект.
Но даже не лицемерное поведение Кирка, не алчная чувственность Донны, а предательство отца подкосило Рэйчел. Значит, то, что отец позволил умереть ее матери, своей первой жене, — не случайность. Богатство и власть — вот идолы, которым он поклоняется. Сначала он оставил свою семью, чтобы благодаря Донне подняться по карьерной лестнице, сейчас он использует свою дочь, чтобы получить доступ в политическую элиту.
