Нильс почувствовал руку брата, взявшего его за плечо. Этот добрый жест потряс его до такой степени, что он даже стал запинаться, пока они шли.
– Но что такое... Если ты меня... Скажи же, наконец, что происходит?
– Нет, без Макса я тебе ничего не скажу. Сначала пойдем выпьем, тебе это понадобится.
Виктор отпустил его плечо только в кухне и пошел за бутылкой виски. Он налил два стакана и выставил на стол вазочку со льдом.
– Начнем с того, Нильс, что все же есть вещи, касающиеся только нас с тобой.
– Я тебя слушаю.
– Я решил подвести черту под прошлым. В настоящее время я уже вылечился от Лоры, а ты... Ты по- прежнему остаешься моим младшим братом, и с этим ничего не поделаешь.
На этот раз Нильс долго молчал, а потом пробормотал:
– Это что, так серьезно?
– Что?
– Остальное. То, о чем ты не хочешь говорить без Макса.
– Да.
– Серьезно до такой степени, что ты готов со мной помириться?
– Как тебе сказать... Во всяком случае, хороший предлог, чтобы это сделать.
– Но ты все-же обижаешься на меня?
– Нет...
Нильс был ошеломлен. Он ничего не понимал. Неожиданное великодушие плохо сочеталось с характером Виктора, который всегда отличался цельностью. Пока он собирался задать следующий вопрос, дверь открылась, и с усталым видом вошел Максим. Судя по всему, он тоже не был обижен на Нильса, поскольку дружелюбно сказал ему:
– Привет! Доехал нормально?
Взъерошив волосы Нильсу, он плюхнулся на табурет. Виктор принес еще один стакан и, не спрашивая, налил виски, а потом уселся рядом. Нильс переводил взгляд с одного на другого, чувствуя, как в нем крепнет тревога.
– Так что же происходит? – потерял он терпение.
Он не находил объяснения любезности братьев и одновременно их значительности.
В последний раз, когда он звонил Максиму, тот смешал его с грязью.
– У нас очень серьезные неприятности, у всех троих,– спокойно ответил Виктор.– Что требует, как ты называешь, семейного совета. Позавчера я совершенно случайно узнал кое-что... ужасное.
– Что же?
– Сейчас скажу... Поскольку тебя это касается еще больше, чем нас, а вернее, это касается твоей матери. И нашей...
– Моей матери? – обалдело повторил Нильс.
– Да, Нильс, ее смерти.
Пытаясь справиться с собой, Виктор обернулся за поддержкой к Максиму.
– Видишь ли, обстоятельства ее гибели несколько иные, чем мы знали ранее,– прибавил он.
Виктор выдержал паузу, чтобы дать Нильсу время сосредоточиться. От того, как представить драму, зависит сила его реакции.
– Не знаю, что ты помнишь об этом, Нильс.
Нильс ожидал объяснений, но никак не вопросов, и проворчал:
– Я ничего не помню!
Он и предположить не мог, что братья призовут его, чтобы поговорить о его матери. Ведь они ее даже не знали! Что же до него, несмотря на навязчивые мысли о ней, он практически ничего не мог вспомнить.
– Разве она не упала со стремянки? – спросил он.
– Да, но не сама.
– Как это не сама? Господи, Виктор, ну выкладывай же! Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.
– Мама ужасно ее ревновала. Просто с ума сходила от ревности. При этом она до безумия любила папу. И была готова на что угодно. Здесь, в Роке, она стала одержимой, она не могла больше думать ни о чем другом, она просто помешалась... И однажды она перешла к действиям.
Повисла тишина, и задержавший дыхание Нильс смог наконец вздохнуть. Он замотал головой, словно хотел отогнать назойливое насекомое.
– Виктор...– В его голосе послышалась паника. Рядом с ним молча ерзал на табурете Максим.
– Она приехала к вам в Каор. Она хотела поговорить с твоей матерью или... Короче, это она...
