Сильвия Бурдон
Праздник любви
ПРАВО НА ЖИЗНЬ ВНЕ ОБЩЕПРИНЯТЫХ НОРМ
Я показал это в теории, теперь убедимся в этом на практике…
С самого начала надо отрешиться от привычных ориентиров.
Это небольшое введение в реальную жизнь не надо рассматривать как путеводитель в путешествии по личной жизни Сильвии Бурдон. Речь идет не более чем о разминировании пластиковых бомб, которые кое- где подложены на страницах этой книги.
Надо вновь говорить о сексуальном, так долго скрываемом, искаженном, пробиваемом, которое сегодня в ходу только в кинотеатрах с грифом «X» и в магазинах с закрытыми витринами. Сексуальность – это чувствительная кожа этой книги, ее влажный запах, доведенная до высшей точки чрезмерность.
«Любовь – это праздник» отмечает впервые в литературе слияние сексуальной практики и образов галлюцинаций. Маркиз де Сад, который говорил обо всем этом и книги которого и сейчас интересны нашему современнику, перевернул в свое время Вселенную в башне Бастилии. Для Бодлера цветы зла были болезненными и вялыми, для Батайля связь имела цвет смерти, для Жене звезды отражались только в грязи транссексуальных ночей, Аполлинер насмехался над человеческой «требухой» в своем «Восточном экспрессе», и только Арни Милле возобновил величие традиций плутовского романа. И когда вмешиваются женщины, берут, наконец, слово в литературе, пораженной гангреной патриархата, что делают они, как не идут на штурм существующих норм. Вот эти нормы: рабыни, блудницы, гетеры. В эротической литературе женщин продолжают живописать на темном полотне времени вечной матерью и блудницей.
Сильвия. Она не красивее, не умнее других. Ее видение мира ограничено желаниями и удовольствиями. Типичная представительница буржуазии для одних, она насмехается над классовой борьбой, над партизанской войной в тропических странах и над справедливыми требованиями рабочих; паршивая овца для других, публично обнажающая интимные отношения любительница оргий, обладающая маргинальным сознанием во всем, что касается установленных норм, правил. Сильвия не довольствуется сама воплощением своих фантасмагорий. В своем стремлении расширить границы физиологических возможностей она формирует наши возможности в свете отражения своих.
На протяжении всего повествования прослеживается явная очевидность: Сильвия доисторична. Она явилась прямо из времени допервородного греха, вне добра и зла, врожденного и приобретенного, ее личная жизнь проходит через толпу, через все политические, общественные и физические преграды. Эта милая людоедка в поисках сладкой жизни, конечно, не одинока и символизирует реванш «этого» в «моем» выкованном обществе. Кастрированное воспитание, принципы, мораль скользнули по ней, как дождь по кремню; если ребенок – «первобытная основа» человека, то Сильвия – первобытное существо в рамках жизни современного общества, использующая все его материальные блага в стратегии экстравагантных наслаждений. Но не ей принадлежит монополия отсутствия чувства меры: многие другие, более знаменитые, выбирают дороги власти и войны, науки и деловой предприимчивости и стремятся также достигнуть вершин. Сильвия же на своем пути встретилась с Эросом. Идея не такая уж старая на нашем иудейско-христианском Западе.
В истории освобождения женщин противозачаточные пилюли имели гораздо большее значение, чем 14 июля, Октябрьская революция, право голоса. Дамоклов меч исчез. Отныне тело может отдавать полной мерой. Мне кажется одновременно парадоксальным и логичным, что феминистские движения, объединяя идейный анархизм как правых, так и левых, единодушно осуждают порнографию. А надо было бы вопреки всему, освобождаясь от продажной эксплуатации и геттоизации половых актов, начать, наконец, серьезно размышлять над привнесением западного либерализма и натурализма. Ведь очевидно, что порнография, предоставляя качественный выход всем видам энергии, не имеет ничего революционного в своей сущности. Но то, что позы, скрытые образы выходят на экран порнофильмов и появляются на страницах печатных изданий, чтобы проникнуть к семейным очагам, На улицы и дать всходы на нераспаханных полях желаний, чтобы расцвести в каждом из нас, побуждая нас к свободе, – вот что может расшатать устои крепости. С этого начинается фаллократизм окружающей жизни.
Женское наслаждение – явление социологическое, и проявляется это в порнокинематографии. Появление Сильвии Бурдон в роли кинозвезды в этой области не случайно. Она выставляет себя напоказ не только из-за материальной заинтересованности, но в первую очередь из удовольствия и любви к искусству. В этой книге ни один мужчина не берет полностью инициативы, не подавляет: здесь нет ни жертвы, ни палача, есть только соучастники веселья и изобретательности. И если сцены садомазохизма покажутся некоторым труднопереносимыми, то это потому, что отношения между сексуальной практикой и политическим репрессивным насилием, которое еще часто диктуется историей, узакониваются великими инквизиторами эротической планеты.
Небезразлично констатировать, что никакая тоталитарная власть не допустит порнографию. В СССР, Чили, Уганде, Восточной Германии – повсюду, где существует институт насилия, секс находится за колючей проволокой запрета. Поистине трудно выбирать что-то интересное тем, у кого полицейские заграждения установлены в спинномозговой системе. Во Франции самые громкие возгласы негодования против так называемой порнографической волны раздаются со стороны двух благословенных институтов: церкви и коммунистической партии. Красные и фиолетовые одновременно блюдут честь женщин-работниц и негодуют по поводу их положения в жизни и обществе. Но мы, кажется, удалились от Сильвии Бурдон. Ее воплощенный эгоцентризм подчас пробуждает страх непреодолимого: сексуальности без границ. Следует определить разницу между эротикой и порнографией.
«Святая» эротика хорошего вкуса, давно воплощенная в художественной литературе и живописи, противопоставляется больной и извращенной порнографии. Следовательно – запретить. Подобные сентенции еще продолжают процветать через пятьдесят лет после того, как Фрейд перевернул сознание. Филипп Соллер сказал об этом достаточно хорошо: «Открытие, которое определило, что каждый человек имеет свои сексуальные особенности, такие же неповторимые, как неповторим голос и отпечатки пальцев». Практика Сильвии Бурдон не имеет целью создать модель, по которой вербуются ее сторонники, она представляет собой единственный экземпляр в своей особенности, которая делает ее не похожей на всех, но в то же время делает всех чем-то похожими на нее. Ее мнение и искусство жить – спорны, иерархия приоритетов может быть странной. Но она и не претендует на дидактику. Короче, ее замечательное здоровье, ее вкус к яркой жизни и постоянно меняющимся лицам, вызывающим ее симпатию или антипатию, привязанность или неприязнь – заслуживают интереса. Эта веселая радость амазонки может служить катализатором нашего образа жизни.
Что касается рассуждений о сексологии и определения либидо в противовес грустному апофеозу ложной сексуальной освобожденности, то говорится это, без сомнения, для нового поколения, которое рассматривает распущенность как естественную норму жизни. То, что было уделом избранных и праздных, может стать завтра общим знаменателем нашего образа жизни. Анри Лефевр писал: «Различие было упразднено людьми в течение многих веков; они лишились удовольствий сначала под влиянием христианства, а затем под влиянием буржуазной морали. Люди лишились наслаждений, но осталась
