сказал не слишком вежливо: «Передайте ему привет». Мальчишка не знал, что делать: то ли бежать на поиски, то ли сидеть на месте, надеясь, что секретарша все-таки передаст его просьбу. Потеряв терпение, он вновь стал накручивать диск телефона. На работе ответили, что Стеновского ждут с минуты на минуту. Юл помчался в фирму отца. Он навсегда запомнил странное ощущение тех минут: отец был еще жив, Юл страстно желал его спасти, но в то же время сознавал, что сделать уже ничего не удастся, и они больше никогда не увидят друг друга. Стало так страшно, что он остановился посреди улицы и заплакал.
Слезы вскоре иссякли, Юл пошел дальше, уже без прежней торопливости, по инерции. Охранник, увидев его, скорчил привычную комично-серьезную мину:
– Где же ваш пропуск, молодой человек?
– Потерял, – бросил в ответ почти автоматически Юл, и побежал в кабинет Стеновского.
Секретарша раскладывала пасьянс на компьютере.
– Александр Казимирович у себя? – уже без всякой надежды спросил Юл.
– Должен быть с минуты на минуту, – ответила девица лет тридцати, не отрывая глаз от экрана.
Он плюхнулся на диван, решив забыть о времени и ждать. Пусть отец не придет в офис, ну так хотя бы позвонит. Он должен позвонить! Юл то вскакивал, то садился. Время истекало минутами, как кровью. До конца рабочего дня остался всего час. Потом полчаса. Потом пятнадцать минут. Наконец секретарша принялась освежать макияж, потом рассовала по сумкам какие-то пакеты и выключила компьютер. И тут зазвонил телефон. Секретарша сняла трубку, выслушала и упала на стул.
Юл бросился вон из офиса. Все было кончено.
«Фифа» позвонила к ним домой уже после полуночи. Ее голос звучал довольно спокойно, и лишь под конец она несколько раз ненатурально всхлипнула, сообщая, что Александра Стеновского и его телохранителя несколько часов назад застрелили в подъезде собственного дома.
ГЛАВА 3
ИСКУШЕНИЕ КОЛДУНА
Дурное предчувствие похоже на прикосновение слизняка – такое же холодное и влажное, оставляющее липкий след, который не сразу удается стереть. Ощутив дыхание грядущей беды, Роман содрогнулся всем телом. Чувство было столь сильным, что пришлось наливать второй стакан минералки, – вода в первом почернела и покрылась густой серой пеной. Колдун выплеснул воду в раковину. Второй стакан он успел выпить до того, прежде чем эмоции передались воде. И все же неприятный, отдающий тухлым, запах остался, а икота мучила еще добрых пятнадцать минут. Чтобы успокоиться, Роман коснулся пальцами плетеного ожерелья на шее и ощутил легкую вибрацию: водная нить пульсировала сильнее обычного. Он глянул в зеркало. Нет, внешне ожерелье не изменилось: как всегда среди разноцветных волосяных прядей сверкала живым серебром водная нить. Но что-то было не так, Роман не знал – что, и это его злило.
Вообще-то после переезда в Темногорск его порой посещали предчувствия, которые не сбывались. На то и город, особенно такой как Темногорск. Сильно разрушенный во время войны, город был заново застроен безлико и сумбурно, и только чудом уцелевшие церквушки намекали на его давнюю историю. Настоящих гор здесь уже было – так, немного холмило, а таинственная гора Темная была здесь до революции, а потом исчезла. С тех земля в округе сделалась черной, как сажа.
Роман посмотрел на часы. Стрелка успела переползти через пузатую десятку и приближалась к двум тощим единичкам. Колдун выругался и тронул полированным ногтем виниловые жалюзи на окне. Так и есть: во дворе уже дожидались человек восемь. Бойкая толстуха взгромоздилась на крыльцо и размахивала в воздухе мятой бумажкой, устанавливая очередь. Какая-то бабка в пуховом платке и зимнем пальто бродила по саду и собирала в авоську темно-красные, нападавшие за ночь со старых яблонь яблоки.
Роман дернул за шнурок, вздыбил дурацкие жалюзи и, распахнув окно, крикнул:
– Эй, бабулька, яблоки-то заговоренные!
От неожиданности бабка уронила авоську и перекрестилась. Толстуха Марфа сбежала с крыльца и, встав под окном, сообщила слащавым голосом:
– Сегодня дела особливо сложные, господин Вернон, – она любила оснащать свою речь народными словечками.
Марфу Роман видел ежедневно. Он подозревал, что она и домой-то не уходит, так и дремлет на прелой листве в кустах. Зато целыми днями, как стрекот кузнечика из травы, доносился сквозь толщу стен и двойное ограждение оконных рам ее пронзительный голос. Марфа не только суетилась под окнами, но и о собственной выгоде не забывала: то один, то другой посетитель совал в ее пухлую ладонь шуршащую купюру. Каждому из новоприбывших Марфа сообщала об удивительном даре господина Вернона и тут же выспрашивала или, вернее, выпытывала, с чем пожаловал посетитель к знаменитому колдуну. Свой приговор она объявляла во всеуслышание, предрекая, что господин Вернон непременно подтвердит ее слова, но, кажется, за все время ни разу еще не угадала. Роман трижды пытался избавиться от помощницы, но всегда безуспешно: Марфа обладала цепкостью пиявки и увертливостью змеи, и что бы ни предпринимал колдун, наутро снова появлялась на крыльце. Роман даже подумывал, не применить ли к ней процедуру изгнания воды, но в последний момент не решался произнести заклятие. При всей своей докучливости Марфа не творила зла в его абсолютном смысле, и Роман не решался прибегнуть к крайнему средству, хотя никогда не боялся зла как такового.
Колдун вернулся в спальню. Тина – ученица, ассистентка и любовница по совместительству – мирно спала. Роман сдернул с нее одеяло. Тина пробормотала что-то невнятное и перевернулась на живот, демонстрируя загорелую спину и не менее загорелые ягодицы: нынешним летом она немало часов провела на крыше старого дома.
– Неужели утро? – пробормотала Тина.
– Одиннадцать скоро. Хорошо бы позавтракать.
– Еще часик. А? Ну, пожа-а-алуйста… – Она так смешно произносило «пожалуйста» нараспев, слезно. По-детски. – Твои клиенты подождут. Чуть-чуть.
Роман улыбнулся, – он разрешал девчонке определенные вольности. Особенно, если учесть, что заснула она в три часа утра. Ну что ж, кофе подождет. Плохо, что свечи в кабинете придется зажигать самому.
Прежде чем войти в кабинет колдун снял охранные заклятия с дверей. По всему дому зашелестели невидимые крылья, скрипнули старые венцы, на чердаке осыпалась наточенная за ночь чужками-короедами труха. Прежде в этом доме жил повелитель иной стихии – земля давала ему силы, знал он звериный и птичий язык. А нового колдуна – повелителя вод – дом не всегда понимал, порой чудачил, а иногда и сопротивлялся.
Роман поставил на стол в кабинете две свечи в высоких подсвечниках, вытащил спичку, но, прежде чем чиркнуть ею, смочил пальцы водой. Огонек, вспыхнув, рассерженно зашипел. Колдун задернул шторы, в полумраке оранжевые лепестки огня превратились в таинственные цветы, а столешница в центре кабинета засверкала серебром. Черные пятна по углам, называемые тенями, создали замкнутый объем. Объем, в котором вода обретает форму. Глядя на тарелку, посетитель воображал, что тайную силу воде придает белый фарфор. Очередной обман, столь необходимый в тайном ремесле.
Вторая дверь кабинета выходила на крыльцо и, отворяя ее, Роман всегда соблюдал осторожность, чтобы не нарушить круг замкнутого пространства. Когда он крикнул «первый», тройной ряд бархатных штор на дверях заколебался, будто раздумывая, стоит ли пропускать посетителя. Роман уселся так, чтобы лицо его было в тени – тогда он лучше чувствовал пульсацию водной нити на шее. Посетителей он старался касаться лишь по необходимости. Зачастую это бывало слишком неприятно.
Часы всхлипнули, но бить одиннадцать не стали, ограничившись скрежетом скрытых от глаз шестеренок. В ту же минуту, прорвавшись сквозь завесу бархатных штор, как через крепостные ворота, в кабинете возникла первая посетительница: дерзкая особа лет тридцати, в лиловом сверкающем плаще до пола. Ее длинные платинового оттенка волосы контрастировали с лиловыми, почти черными губами. Было в ней что- то знакомое, вульгарно-притягательное, будто Роман ее видел – на обложке журнала или в рекламе, безликую и яркую – одновременно. Но кто она и откуда, вспомнить никак не удавалось.
Колдун жестом указал ей на стул.
– Господин Вернон, я к вам за помощью! – блондинка демонстративно вздохнула. – Муж изменяет! Только вы можете помочь, одна на вас надежда. – Слова звучали заученные, фальшивые. Интонации тоже. Она как будто твердила много раз сыгранную роль. Для верности образа гостья заплакала. Легко, будто открыла водопроводный кран. Но краска на ресницах не потекла.
