Надя преспокойно дожидалась в машине, будто не слышала ни близкой стрельбы, ни криков. Ее невозмутимость казалась немного напускной, но все равно восхищала Романа.
– Эд, как всегда, творит чудеса, – сказала Надя и чмокнула детектива в щеку.
– А меня? – наклонился к ней Роман. – Я тоже старался изо всех сил.
– Тебя целовать опасно. – Надя погрозила ему пальцем, но потом, передумав, поцеловала и его, быть может, прижимаясь к его щеке губами чуточку дольше, чем требовала простая дружеская признательность.
Все уже загрузились в машину, и Эд собирался усесться за руль, когда заметил в двух шагах от себя светлый силуэт. Поразительно, но кто-то сумел подобраться к нему почти вплотную абсолютно бесшумно. Детектив мгновенно развернулся на каблуках и направил дуло «Беретты» неизвестному в грудь.
– Не двигаться, – предупредил он.
– Можешь стрелять, – отвечал женский голос. – Все равно пуля меня не убьет.
Меснер почувствовал странный сырой запах, исходящий от женщины. Так пахнет затхлая вода в пруду к исходу осени – прелыми листьями и гниющими водорослями.
– Глаша? – изумился колдун и сделал предостерегающий знак Меснеру. – А ты-то что здесь делаешь?
– Я к вам с просьбой, Роман Васильевич, – утопленница поклонилась до земли. – Вернуться хочу назад, к детушкам. Помоги мне.
Колдун отрицательно мотнул головой.
– Если я в самом деле тебя верну, ты станешь всего-навсего разложившимся в воде трупом. Для воскрешения живая вода надобна, но как ее создать, мне не ведомо.
– Помоги мне, – повторила она жалобно и вновь поклонилась.
– Слушай-ка, не до тебя сейчас. Деток своих повидала, а теперь ступай назад в реку к водяному и не мешай. Нам отсюда убираться пора, – раздражился Роман.
Русалка расхохоталась. От ее хохота мороз подирал по коже.
– Ну, уж нет. Ты меня на волю отпустил, я теперь от тебя до конца жизни не отстану… – мстительно пообещала Глаша.
– Твоя жизнь уже кончилось, – напомнил Роман.
– О твоей жизни речь. Я за тобой хоть на край света побегу, и никак тебе от меня не избавиться. Я – твоя нареченная! Или ты забыл?!
– Что ж, беги, – бросил колдун насмешливо. – Ничего другого тебе не остается, – и повернулся к Меснеру. – Отчаливаем.
– Помоги мне!
Роман демонстративно забрался в свою «шестерку», и обе машины растворились в темноте. Но Глаша не собиралась сдаваться. Неспешно, вперевалочку, вышла она на дорогу, и здесь, ухватившись за бампер проходящей мимо «Волги», ловко вскочила на багажник. Вцепившись ногтями в заднее стекло так, что в нем остались ровненькие кругленькие отверстия, она сидела на коленях и не скатывалась вниз. Мужчина за рулем, заслышав странный скрежет, оглянулся, но увидел лишь белое фосфоресцирующее пятно, и вместо того, чтобы остановиться и проверить, что стряслось с машиной, лишь нажал на педаль газа. Так Глаша отправилась в погоню, безошибочно улавливая оставляемый в воздухе Романом след.
ГЛАВА 8
Чиновник из Москвы и колдун из Темногорска
Анатолий Михайлович утром был плохо выбрит и явно не в духе: недаром он нервно постукивал ручкой по столу. Секретарша заглядывала к нему в кабинет уже дважды, но начальник отсылал ее пренебрежительным жестом. Всякий раз, когда в приемной звонил телефон, он вздрагивал. Эх, Надюха, что же с ней теперь делать! Самое худшее, если девчонка ударится в панику и явится прямо сюда, в кабинет. Хорошо еще, что супружница ни о чем не ведает. Не то, чтобы Анатолий Михайлович особенно боялся своей дражайшей половины. Напротив, он даже подозревал, что, выбирая между ним и дочерью, жена выберет именно его. Никто больше не даст пожилой домохозяйке того, что давал ей супруг. Рядом с холодильником «Стинол» и телевизором «Сони» родительская любовь – величина второго порядка малости. Но Анатолий Михайлович был добрым человеком, и совершенно не хотел причинять любимой жене душевное неудобство. По официальной версии Надя погибла пять лет назад – зачем же ворошить старое и заставлять немолодую женщину вновь обретать свое дитя и вновь его терять? В том, что Надя и ее друзья обречены, у Анатолия Михайловича не было сомнений.
Когда секретарша попросила начальника взять трубку, он почувствовал, как капли пота мгновенно покрыли лицо и шею.
«Да» сказал почти автоматически. И тут же услышал грозный рык «самого».
– Что ж так облажался, Толя?! Твоя дочурка в подлые игры играет, а ты ушами хлопаешь, твою мать!
– Помощники не предусмотрели варианты, – попытался отбиться от наезда шефа Анатолий Михайлович. – Я, как оговорено было…
– Оговорено! – передразнил шеф. – Ты на оговоры-то не ссылайся. Ты же всех подставил! Или забыл, что за птица этот Гамаюн? Его давным-давно надо было раздавить, как клопа. Я надеялся, что он сдох. Но мерзавец попался живучий. Так что разговор тут короткий. Или не понимаешь? Мочить его надо, мочить!
Почему шеф так любит блатные словечки? В молодости его любимыми словами были «синхрофазотрон» и «гамма-излучение», ну а теперь он по любому поводу повторяет «подставили» и «заказали».
– Понимаю, – промямлил Анатолий Михайлович.
– Ну а коли понимаешь, так действуй – небось лучше всех нас знаешь, где дочурку твою можно сыскать. Вчера она деру дала – найди ее сегодня! И никаких «завтраков». Въезжаешь?
– Контакты уже проверяются.
Контакты – это две прежние Надины подруги и ее школьный ухажер, ныне неприкаянный пропойца, отец трех малых ребятишек. Анатолий Михайлович понимал, что контакты эти миф. Не настолько Надя глупа, чтобы податься к подобным людишкам, которые ничем ей помочь не могут, а только быстренько заложат, как говорится, по зову души и сердца. Был, конечно, риск, что Надя попытается связаться с матерью. Что тогда делать? Да ничего! Дура-баба, пусть пеняет сама на себя. Во второй раз он ее спасать не собирается. Вчера вечером, когда Надя передала ему бумаги и предложила зайти в клуб, он улыбнулся в ответ и шепнул: «Беги отсюда». А ведь было у него с боссом и присланными им людьми уговор, что он заведет Надю внутрь, и там ее тихо и без шума возьмут. Отправляясь на встречу с приемной дочерью, Анатолий Михайловбыл уверен, что исполнит то, что угодно начальству. Но как-то само собой получилось, что ослушался. Он и сам не понял – как и почему. Будто кто-то вместо него прошептал предостерегающее «беги». Надя, умница, всё поняла, улыбнулась на прощание, и с независимым видом двинулась по тротуару. Тут из толпы выскочил широкоплечий мужчина лет сорока, ухватил ее за руку, и вдвоем они мгновенно исчезли, будто сквозь землю провалились. Через минуту на другой стороне площади поднялась суета, кто-то истошно закричал и – как показалось Анатолию Михайловичу – раздался выстрел. Но, будучи человеком цивильным, он мог и ошибиться. К тому же в тот момент он уже сидел в машине шефа и совал в требовательную короткопалую ладонь полученные от Нади странички.
С листками теми тоже вышла незадача. Когда Надя ему свои записки отдавала, то он точно заметил, что страницы исписаны от руки знакомым мелким почерком. Правда как-то странно исписаны, не плотно, а кусками. Но когда Надино сочинения очутилось в руках шефа, то выяснилось, что на бумаге нет ни строчки, да и сама бумага влажная и рыхлая, распадающаяся на куски под пальцами. Шеф матерился так, как не матерился с того дня, когда какие-то шустрые ребятки обнесли всю его шикарную квартиру до последней тарелки и ложки, не говоря об аудио и видео аппаратуре.
Да, отвратительный выдался накануне вечерок, но и сегодняшнее утро не сулило ничего приятного. Рванув галстук, Анатолий Михайлович выскочил из кабинета в свой личный туалет, плеснул ледяной водой в лицо. Так-то лучше… Уфф… Хорошо, все-таки, что Надюха ускользнула. Будем надеяться, что ее уже нет в столице. Яростного рвения давить, которым так и дышало каждое слово, идущее сверху, Анатолий Михайлович не разделял. Вернее, думал так лишь в те минуты, когда на него взирало требовательное око шефа. А сам по себе он был человеком милейшим и в глубине души считал себя
