Дядя Гриша успел заметить несколько растерянно-удивленных физиономий. Парень в ядовито-зеленой рубашке вскочил с дивана. А потом Баз плеснул водой из бутыли, и всех смыло.
Дядя Гриша жил на окраине Суетеловска, вдали от городского многоэтажного заселения.
Двор у Григория Ивановича был справный. Забор высокий, ворота тесовые, сад на тридцать соток, не меньше.
– Если кому до ветру, то удобства за домом.
Дом новенький, с высоким крыльцом. Внутри все желтело от свежего дерева, никаких обоев – лишь окоренные здоровенные бревна, проложенные сухим мхом. Тепло в доме было и пахло вкусно – сосною.
– Сам рубил, – сообщил дядя Гриша и крикнул: – Танюша, это я. И гости.
– Случилось что?
– Так, как всегда… хулиганство.
Хозяйка встретила гостей в просторном холле (прежде эта часть дома называлась сенями). Увидев, как Баз вносит Машеньку в дом, будто неживую, Танюша выкрикнула кратко: «А-а-а!» – потом будто окаменела, вновь глянула на Машеньку, на серое лицо с синяком под глазом и с запекшимися губами, и вновь закричала. Роман успел ухватить ее за руку и сжать кисть.
– Ничего страшного, Татьяна Васильевна. Прихворнула она, но к утру мы ее на ноги поставим.
Татьяна вмиг успокоилась, провела ладонями по лицу.
– Ничего страшного, – повторила бесцветным голосом.
– Мы тут похулиганим маленько, ты уж не препятствуй, – попросил дядя Гриша. – Поужинать нам собери. А то день очень уж хулиганский выдался.
Татьяна побежала на кухню, приговаривая:
– Щи горячие. Ничего страшного, приболела. Щи горячие.
– Не вздумай так со мной похулиганить, колдун! – Дядя Гриша очень выразительно глянул на Романа. От этого взгляда господину Вернону стало не по себе.
– Через час с нее все слетит, – успокоил Роман хозяина. – Сам утешать будешь.
– Я еще не простил тебе твоего прежнего хулиганства. Ты ж этих скотов смыл в пампасы.
– В соседнюю область, – уточнил Роман. – В лес, в бездорожье. Темень вокруг. Медведи.
– Все равно. Я их на кусочки разрезать хотел.
– Успеете, когда вернутся. Подготовитесь. Тщательно операцию проведете. Со вкусом. Что самое приятное в мести? Предвкушение.
Баз перенес Машеньку в спальню. Положил на кровать. Девушка застонала, но глаз не открыла. Кажется, она даже не понимала, что дома. На бедрах, на боках чернели застарелые синяки, на руках – следы инъекций. На плече ожог – похоже, что о кожу погасили сигарету.
– Баньку, может, истопить? – предложил дядя Гриша. – Эх, как они ее…
– Выйдите, пожалуйста, – попросил Баз. – Я ее осмотрю.
– Помощь нужна? – предложила Лена.
– Хорошо, останься. Остальные – за дверь.
– Жарко тут у меня. Так что тело, что у вас на заднем сиденье лежит, в погреб несите – не в тепле же его держать, – сказал дядя Гриша. – И утопленницу туда же. А то, не дай Бог, выберется из машины и начнет по улице бегать, людей пугать.
Роман и Стен переглянулись.
– Думаете, не заметил, что вы труп в машине везете? Да я не против. Теперь все, что душе и телу угодно, возят. Больше, разумеется, на цветные металлы налегают. С памятника погибшим на войне звезду украли. И буковки. Там фамилия Таниного отца была. А теперь нету.
– Это моя невеста, – сказал Роман. – Я ее домой везу.
– Я не любопытствую. Каждый хулиганит, как умеет. А если не умеет, то другим хулиганить велит.
– Утопленницу лучше в бочке с водой устроить, что под водостоком. Никуда она без моего позволения не денется, – сказал Роман. – А Надю я погреб положу.
– Помочь тебе? – спросил Стен.
– Я сам, – отрезал колдун.
Погреб у дяди Гриши был, как и дом, сделан с любовью, глубокий, сухой и просторный. Из дома был даже свет проведен.
Роман спустился по ступеням, положил Надино тело, завернутое в брезент, на длинную деревянную полку. Для этого банкам с солеными огурцами, грибами и кадушкам с капустой пришлось потесниться. Надя, красавица Надя – и рядом на полке с банками и кадушками. Она бы обиделась. Спящей красавице положено среди цветов лежать, в гробу хрустальном. Спать, чтобы проснуться. А тут, в погребе, тоскливо всю ночь в одиночестве. Роман думал о ней, как о живой. Впрочем, в этом не было противоречия: если колдун успел наложить заклятие льдом до того, как душа покинула тело, то Надя в самом деле может что-то чувствовать. Но если даже душа в тот миг уже отлетела, то все равно покинуть наш мир не могла. И потому здесь, рядом, постоянно наблюдает за ним. Роман вздрогнул и ощутил тяжкую и неясную вину перед любимой.
Он откинул край брезента, всмотрелся в белое, покрытое ледяной корочкой лицо
– Наденька… – Он коснулся ее лица, потом губ.
Надежда моя. Ему казалось, она отвечает что-то. Но очень невнятно, слов не разобрать. Роман вслушался. Нет, ничего. Почудилось. Верно, оттого, что в груди тоска свернулась клубком.
– Ты полежи здесь пока, я что-нибудь придумаю, – пообещал колдун. – Завтра чуть свет в Беловодье поедем. Успеем, клянусь.
Он бы и сегодня помчался, да ребята так вымотались, что едва на ногах держались. Пришлось на ночь в гостях остаться.
Роман поцеловал покрытые льдом Надины губы и вышел из погреба.
В сенях было темно, в щель под дверью пробивался мягкий, неровно подрагивающий свет. Роман вошел. На кухне за деревянным некрашеным столом сидели дядя Гриша с женой. Похоже, колдун пробыл в погребе час или больше, разговаривая со своей Надеждой. А ему показалось – миг один глядел.
Над столом горела лампа под абажуром, именно от нее и шел этот мягкий оранжевый свет. Вокруг все было деревянным, – стол, стулья, лавки, шкафчики, да и сами стены желтели не успевшей состариться древесиной.
Танюша, увидев Романа, вскочила, побежала к колдуну, обняла.
– Спасибо, касатик. Я за тебя молиться буду. – Она троекратно расцеловала Машенькиного спасителя.
– Э, прекрати хулиганить! – крикнул дядя Гриша. – С молодым мужиком при мне лизаться – что удумала!
– Ладно рычать-то! – отмахнулась Танюша и промокнула глаза фартуком. – Ты давай скорей, голубчик, за стол, а то проголодался, верно, – обратилась хозяйка к Роману. – Бледный-то какой! Устал?
– Это он от хулиганства с лица так сбледнул. Хулиганы, они либо краснорожие, вроде меня, либо вот такие белые, как покойники. Ничего, сейчас здоровье нашему хулигану поправим! – Дядя Гриша тут же достал литровую бутыль с прозрачной жидкостью.
Подле хозяина на столе раскорячился пузатый начищенный самовар. Роману показалось, что он провалился куда-то на сотню лет назад. Вон, бронзовый ковшик на столе. На полке – лампа керосиновая, возле нее бронзовая братина, с вытянутым, будто для поцелуев, носиком.
Колдун уселся напротив дядя Гриши, провел ладонью по столу. Хорошее дерево – землю помнит. И живет еще. Роман бы и сам здесь жить остался: ласково в доме. Сидишь за столом, а по спине будто невидимая ладошка гладит. Наверняка домовой хороший поселился, за домом приглядывает. Оттого дом кажется старым, обжитым.
– Как Машенька? – поинтересовался Роман, хотя не был уверен, что надо спрашивать.
Дядя Гриша нахмурился:
– Баз ей какую-то гадость вколол. Спит теперь и во сне стонет. Э-эх, не узнать ее прям. Вид у нашей красавицы, как у шлюхи.
– Гриша! – с упреком воскликнула хозяйка.
