не желает ничего объяснять – даже Стен.
– Алексей с тобой? Я его не вижу. Где он? Почему не подходит? – Надя прищурилась, пытаясь разглядеть, что творится за границей ее ловушки.
Лешка? Ревность царапнула сердце. Несильно, но все же царапнула.
– Почему ты о нем спрашиваешь?
В этот раз задержка звука показалась невыносимой.
– Ты звал его, когда шел сюда. Я слышала.
– Ах вот оно что! – Роман облегченно вздохнул. – Да, звал. Думал, что именно его Гамаюнов держит в этой комнате. Его, а не тебя.
– Почему? С чего ты решил? Он что, тоже… погиб? Он! – В ее голосе был подлинный страх. – Нет, не может быть… конечно же, не может быть… Иначе…
Ревность вновь обожгла – в этот раз куда сильнее.
– Алексей исчез. Гамаюнов говорит, что он уехал тайком. Но я не верю. Лешка не мог уехать так внезапно, бросив Лену и Юла. Накануне он обещал поговорить со мной. Поведать какую-то тайну. Потом вдруг – испарился. Но я чувствую, что он в Беловодье. Гамаюнов сказал, это здешний обман. Один из многих…
Роман вспомнил вчерашнюю иллюзию Надиного присутствия. Ну, конечно же! Именно в тот миг Гамаюнов перенес Надю в мир без времени, и она ожила. Если безвыходное пребывание в прошлом можно назвать жизнью, конечно. Раз так, значит, Роман, ощущая присутствие Стена, не обманывался… Лгал Гамаюнов, как всегда. И одновременно говорил правду. Как только он один умел.
– Разумеется, Лешка никуда не уезжал, – уверенно заявила Надя.
– Тогда где он? – Колдун огляделся. – С тобой в прошлом?
– Нет, он не здесь. Он живой. – Теперь казалось, что она намеренно отвечает не сразу.
– Тогда где?
– А ты подумай! – Она рассмеялась. Даже в клетке она оставалась львицей. У Романа все перевернулось внутри от ее смеха. – Ты же умный! Так верь в свои силы. Верь в себя…
Надя отступила. Лицо ее расплылось белым пятном. Серый туман все скрыл.
Он почему-то подумал, что в школе на уроках она никому и никогда не подсказывала. А еще наверняка за это ее за косу дергали. А может, и не дергали – опасались.
А в следующий миг до Романа дошло, где искать Алексея.
Колдун вылетел из усадьбы. Прыгнул на плавучую дорожку. Потом на другую. Побежал. Мчался к белому кругу, что окаймлял внутреннее озеро. Колдун был уже почти рядом с границей из белых плавучих камней, когда на его пути возник Грег.
Вылетел наперерез, раскинув руки. Тонкий, натянутый, как струна. В глазах – решимость. Грег, разумеется, не колдун. Но у него должно быть водное ожерелье. Подручный Гамаюнова – в Беловодье. То есть сила за ним немалая.
– Не надо, – сказал Грег. – Прежде почини ограду.
– Я должен видеть Алексея.
– Это ничего не даст. Мы лишь потеряем время. Почини ограду, и тогда…
Роман не дал Грегу договорить. Плеснул в того водой из кувшина. Вмиг струя, повинуясь приказу, сплелась в ловчую сеть и с ног до головы окутала Грега. Тот рванулся, но освободиться не успел. Роман прыгнул вперед и врезал локтем Грегу в челюсть. Тот рухнул на дорожку. Если бы не сеть, он бы тут же сделал Роману подсечку, но опутанный охранник Беловодья лишь беспомощно дернул ногами.
В следующий миг Роман связал водной веревкой Грегу руки и ноги.
– Ты сам не знаешь, что делаешь, – пробормотал тот.
– Знаю, друг мой, знаю. – Кляпом Роману послужил самый обычный кусок ткани, оторванный от рубашки. – Потерпи чуток, вскоре развяжу.
Вновь под ноги легла тропинка, мощенная белым псевдокамнем. Роман ощущал, как вибрируют под ногами куски льда. Как будто им больно. Колдун дошел до внутренней кольцевой дорожки и остановился. Ни одна тропка не вела к церкви. Вокруг была вода – и только. Как добраться туда? Ни лодки, ни плота. Нырнуть и плыть? Роман вспомнил о неудачном Глашином купанье и остерегся. Правда, он приспособился пить здешнюю воду и черпать при этом силу. Но для этого надо было сначала воду переколдовать. Нет, плыть нельзя. Да и зачем? Роман протянул руку и мысленно проложил дорожку от берега к ступеням церкви на воде. Послышался хруст, и на ярко-синей глади образовался ледяной мосток шириной в две ладони. Пройти можно было без труда. Роман шагнул. Спеленатый Грег завопил: «Не смей!» и выругался. Значит, сумел выплюнуть кляп. Но помешать был не в силах – чары колдуна были сильнее его ожерелья. Кстати, а в чем сила Грегова ожерелья? Роман еще не успел разузнать. Впрочем, вряд ли водная стихия слишком была с Грегом любезна.
Роман дошел до церковки и поднялся по ступеням. Двери бесшумно отворились. Внутри все казалось золотым от света бесчисленных свечей. Они горели повсюду. И оттого вся церковь была затянута сизоватым дымом. Посредине стояли простые деревянные козлы, на которые ставят в сельских церквях гроб во время отпевания. Гроба не было. Доски были покрыты темной тканью. И на козлах лежал человек, скрестив руки на груди, как покойник. До самых рук тело было накрыто простыней. Рубашки на человеке не было, так что хорошо было видно ожерелье.
Алексей. Глаза его были закрыты, лицо застыло белой маской. Но веки слегка подрагивали. И грудь поднималась. Дышит, значит.
Роман подошел и довольно бесцеремонно пихнул своего друга-врага в бок.
– Долго собираешься здесь валяться?
Тот вскинулся, будто его разбудили от глубокого сна, и непонимающе уставился на колдуна.
– Я спрашиваю, долго ты будешь здесь прятаться? Насилу тебя нашел. Лена с ума сходит.
– Ты починил разломы в стене?
– Поставил три заплатки… – Взгляд Романа упал на грудь Стена.
На груди – кровоточащий, но уже начавший заживать с одной стороны шрам. Шрам от меча Колодина. Водного меча. Вот откуда следы крови на рубашке, брошенной в ванной комнате. Шрам шел поперек белых полос – теперь они были отчетливо видны и светились, как во время купания. Шрам, пересекающий двенадцать полос. Догадка показалась столь невероятной, что Роман поначалу не поверил. Сам себе не поверил. Он шарахнулся от нее, понимая, что это примитивная трусость.
Двенадцать полос. Двенадцать разломов в ограде Беловодья. Если смотреть снаружи, длина окружности совсем не велика. А внутри… Неважно, что внутри – здесь действуют совсем другие силы. Как в человеке, надевшем ожерелье, в земле тоже открываются неведомые таланты. Надо лишь создать ожерелье. Длинное ожерелье. И оно появилось. Ожерелье, которое Гамаюнов вырезал из кожи Алексея. Роман содрогнулся от отвращения, от непереносимой внутренней боли. Получается, все это, потрясающе прекрасное, изменчивое, недостижимое, все, чему Роман так отчаянно завидовал – все это из тела живого человека. Как только Иван Кириллович уговорил Лешку на такое? Выходит, сказал: «Для создания Беловодья нужно ожерелье из твоей плоти? Готов, чтобы с тебя шкуру живьем срезали ради создания светлого града?». Разве он мог отказаться? Гамаюнов предлагал Лешке воплотить его мечту. Только и всего.
Роман молчал, глядя на друга. Алексей дернул ртом – кажется, усмехнулся, будто подтверждал – да, не мог. Позволил себя искромсать. На миг Роман ощутил боль Стена. Вся кожа – один сплошной порез. Чудовищная пытка. Пытка? Но во время создания ожерелья боли не бывает. Роман знал это. То есть, когда ведешь лезвием по коже, ожидаешь боли. Но и только. Как таковой ее нет. Неприятно, да. Изматывает – да. А тут… Алексей вспоминал и заново ощущал боль во время создания длинного ожерелья, и все чувства тут же передавались Роману. Нет, колдун не читал их, как чужое письмо, а ощущал как свои, причем многократно усиленные. Чужая боль сильнее своей… Подобная эмпатия была невыносима.
Колдун зашагал по церкви, – в движении легче разорвать ментальную связь. Не получилось. Роману казалось, что он чувствует и думает как Стен. Свечи горели. Иконы. Он не различал ликов – доски были черным-черны, лишь кое-где можно было угадать высветленный зрачок, изломы синей или красной одежды. Тускло поблескивало серебро на ризах. Иконы были настоящие – не из воды. Зачем здесь церковь? Именно церковь…
