матросских костюмчиках. Оба необыкновенно схожи. У одного рыжий вихор на макушке, у другого – темный. Роман прочел подписи. «Кирилл Гамаюнов» под одним и «Севастьян Гамаюнов» под другим.
Неужели этот смахивающий на амурчика малыш – дед Севастьян? Роман пытался отыскать сходство если не с дедом, то хотя бы с собой, или, вернее, с теми детскими фотографиями, что хранились в семейном альбоме. Пожалуй, малыш Сева имел что-то общее с Ромой Воробьевым в детстве. Как удивительны пути рока. Повернись судьба всей страны иначе, и маленький Роман рос бы в этой усадьбе, а не в поселке Пустосвятово. Он бы учил французский и латынь, читал бы книги из семейной библиотеки, его бы не дразнили в детстве и… у него бы не было волшебной реки. Или все-таки была? Кто знает, может, мы всегда выбираемся на тот берег, который нам предназначен? Вот только не у всех сил хватает доплыть.
От маленького Севы перешел колдун к портрету Кирилла. Почему-то Роман считал, что в лице маленького Киры должно проступать что-то неприятное. Но ничего отталкивающего не обнаружил – очень милое личико. Бумага даже не пожелтела от времени, а краски сохранили свой блеск и чистоту.
На третьей акварели неизвестный художник изобразил девочку. Розовое личико, белые кудряшки. Маленькая принцесса, да и только. Немного похожа на мать Романа. Вернее, на ее фото в детстве. До войны сделанное. До Второй Мировой.
– Это старшая дочь Марьи Гавриловны. Умерла в возрасте семи лет. Порок сердца. В тот же год первый муж Марьи Гавриловны растратил огромную сумму и утопился. Ужасный был человек, – прокомментировала Галя.
Роман толкнул ближайшую дверь. В Беловодье в соседней комнате томилась Надя. Здесь же был уютный кабинетик, на окне – болотного оттенка шторы с густой бахромой и кистями. В комнате стоял полумрак, и ярко освещена была лишь картина в небольшой апсиде. Юная девушка собиралась купаться и трогала ножкой воду, проверяя, не холодная ли. Фон картины потемнел от времени, но краски, которыми художник писал саму купальщицу, не померкли. Девушка была миленькая и почти как живая. Одна белая грудь с розовым соском обнажена. Картина не шедевр, конечно, но и не кич. Хорошая академическая школа рисунка и живописи. Роман подумал, что на это картину можно глядеть и два, и три часа. В одиночестве. Да, бездельно сидеть в мягком кресле и смотреть. Была у «Купальщицы» милая сентиментальность, в которой не принято признаваться на людях, но к которой многие и многие склонны.
Ожерелье колдуна начало слегка подрагивать и ощутимо покалывать шею.
– Это Марья Гавриловна? – спросил Роман.
– Она. Хороша, правда? Удивительной красавицей была, – зачем-то пояснила Галя, хотя и так было видно, что на полотне женщина красоты необыкновенной.
– Удивительно, что все это уцелело!
– К сожалению, далеко не все. Великолепная коллекция импрессионистов, которую Марья Гавриловна привезла из Франции, пропала в революцию. Она покупала картины по тридцать-сорок франков, так они были дешевы. Но несколько картин удалось найти и вернуть. Мы их пока не выставляем. Две картины Клода Моне и две – Альфреда Сислея. Пейзажи. И все – с водой.
– Давайте найдем остальные, – предложил вдруг Роман, чувствуя, что у него комок подступает к горлу.
Пейзажи с водой…
– Вы шутите?
– У меня есть тарелка кузнецовского фарфора, нальем сейчас воду, вы руку на поверхность положите и подумаете о пропавших картинах. И мы увидим их. – Роман демонстративно вынул из кармана серебряную флягу с пустосвятовской водой.
– Ну, я не знаю. Это как-то… – Галина Сергеевна замялась.
– Почему бы и нет? Вы не верите в колдовство? Не может быть! Взгляните. – Роман расстегнул ворот рубахи, демонстрируя ожерелье. – У вас точно такое же, не правда ли? Ну, что медлите?
Галя молчала.
Роман вернулся в прихожую, где оставил сумку.
Дядя Гриша сидел на стуле и приканчивал бутылку.
– Сильно нахулиганили? – спросил и спрятал бутылку за пазуху.
Роман отрицательно покачал головой. Ему не нравилось, что Меснера до сих пор нет. Прошло не полчаса – целый час. Возможно, Эд рванул в Беловодье принести присягу на верность Сазонову, а Роман здесь, как дурак, теряет время. Конечно, можно воскликнуть: «Плевать на Беловодье!» – что еще кричать проигравшему?
Ладно, будем надеяться, что Меснер не предаст.
Колдун вернулся в гостиную, поставил тарелку на столик и наполнил водой.
Галя явно робела.
– Я не знаю, можно ли… И потом, вдруг это как-то повредит…
– Со мною можно все. Обратитесь мысленно к воде, – повелел господин Вернон, беря Галю за руку, – и просто подумайте о коллекции Марьи Гавриловны.
– Нет, ничего не получится! – Галя испугалась, рванула руку, но колдун держал крепко.
– Обратитесь к воде, – повторил колдун и положил ладонь Гали на водную поверхность.
То, что он увидел, его почти не удивило. Там, в водном зеркале, распахнулась дверь из гостиной и возникла просторная зала, увешанная картинами. Стены были обиты пунцовым штофом, и оттого теплый отсвет ложился на замкнутые в прямоугольниках рам небо и воду. Рассеянный свет лился из окон. А за окнами колыхалось светлое озеро Беловодья…
В следующее мгновение господин Вернон опрокинулся на пол, рядом грохнулась и разлетелась на сотни осколков белая тарелка. Верхом на Романе сидел Меснер, одной рукой схватив поверженного колдуна за горло, второй приставив к его лбу «Беретту».
– Не двигаться! – рявкнул Меснер.
Предупреждение относилось не столько к Роману, сколько к дяде Грише, что возник на пороге гостиной.
– Еще один хулиган, – пробормотал тот и поднял руки. – Прям целая коллекция…
– Меснер, что ты делаешь?!.. – Роман с трудом ворочал языком – «Беретта» оказывала на него парализующее действие. – Мы же к тебе… за помощью…
Меснер не ответил, вскочил необыкновенно проворно для его комплекции и рывком поднял колдуна, потащил к боковой двери.
– Эд, я не понимаю… – начала было Галя.
Но Эд явно недооценил хулиганские способности дяди Гриши. Едва Меснер повернулся, чтобы протолкнуть пленника в дверь, как Григорий Иванович выхватил из-за пазухи бутылку и швырнул. Стеклотара угодила Меснеру точнехонько в висок. Эд осел на пол. Конвульсивно его пальцы нажали на спусковой крючок, грохнул выстрел. Галя завизжала и присела, зажав уши ладонями. Роман застыл на месте, не в силах двинуться. Зато дядя Гриша налетел на Меснера, придавил к полу и взгромоздился верхом, как несколько секунд назад сидел на Романе сам Меснер. «Беретта» очутилась в руках главного хулигана.
– Ну что, похулиганим? – последовал вопрос.
Эд промычал невнятное.
После тесного контакта с пистолетом колдуна тошнило.
Он по стеночке выбрался в прихожую, достал из сумки бутылку с пустосвятовской водой, глотнул. Немного полегчало. Колдун вернулся в гостиную и плеснул водой Меснеру в лицо.
Меснер фыркнул, приходя в себя. Попробовал встать – не тут-то было: дядя Гриша был куда сильнее и отпускать пленника пока не собирался. Теперь ствол меснеровской «Беретты» упирался своему хозяину в лоб.
– Почему ты напал на меня, а? – Роман вновь глотнул из бутылки.
– Ты бросил Стена, бросил профессора, Беловодье, всех… предал, – прохрипел Меснер.
– Получается, ты уже виделся с Сазоновым. Поздравил с воскрешением?
– Зачем ты провез его в Беловодье? Вы вдвоем все это задумали?
– Я задумал? Ха! Да этот ваш сумасшедший Сазонов чуть меня не убил!
В гостиную влетел Баз.
