принять на себя всю тяжесть государственных дел. Сенат постановил, что должность диктатора получит старейший сенатор. Диктатором, скорее всего, станет Макций Проб. Срок его полномочий ограничен пятью годами».
«Сегодня день богини изобилия Опы».
«Сегодня состоится свадьба Бенита Пизона и Сервилии Кар».
Как Гимп восстановил себе ноги, Арриетта не видела. Ни один гений, пусть даже и бывший, не позволит простому смертному смотреть, как заживают его раны. Гимп попросил чистой воды, бинты и оливкового масла. Потом велел ей выйти из спальни и запереть дверь.
Арриетта сидела на кухне и рассматривала желтоватый потрескавшийся потолок с узким фризом, слушая, как надрываясь, сипит паром чайник на плите. И тут вошел Гимп в розовом халате до пят, шаркая мягкими домашними туфлями. Ее халат, ее туфли… Он прекрасно ориентировался в ее доме.
– Странно, – заметила она. – Ты можешь за пару часов заживить ужасные раны. Но не можешь восстановить зрение. Если у тебя есть способность к регенерации, то она должна быть во всем. Так?
– Глаза – не ноги… Чтобы перебороть слепоту, нужно нечто другое, нежели умение наращивать мясо.
– Так ты не можешь видеть или
– Гении никогда не говорят о себе правды. Потому что и сами ничего не знают о себе. Они довольно точно оценивают окружающих людей, но себя – никогда.
– Ты что-то задумал? – спросила Арриетта.
– Когда я освобождался, одна занятная мысль посетила меня. Подумал: «Рано или поздно ловцы меня поймают. Зачем же бегу? Пусть случится неизбежное. Зачем отдалять, зачем бороться, цепляться?»
– Как зачем? Это же самоубийство, то, что ты говоришь. Ловцы тебя убьют.
Гимп отрицательно покачал головой:
– Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что ловцы не убивают гениев. Убивают люди. Ради платинового блеска, который после мучительной смерти остается на земле. Ты ведь знаешь: чем больше гения мучить перед смертью, тем больше платины… А впрочем – это домыслы. Я думаю – платины в гении столько, сколько в нем гениальной сути. А ловцы… Им платина не нужна. Им нужно что-то другое. И я хочу узнать – что.
Арриетта пожала плечами – Гимп пытается играть роль гения Империи после того, как его лишили должности. Это раньше он мог взять под крыло полмира. А ныне? Ему остается только носиться по улицам, вынюхивая маленькие тайны. Простой соглядатай счастливее его. Хотя бы потому, что у соглядатая есть хозяин, которой за эту тайну щедро заплатит. А гений Империи ныне бездомен и бесприютен. Безларник – что о нем еще можно сказать. И к тому же слепец. Он слишком уязвим. Однако Арриетта не могла ему отказать. Гениям не отказывают.
– Что толку, если ты узнаешь цель похищения? А дальше что? Ты никому не сможешь сообщить.
– Надо перейти Рубикон.
– По-моему, гении его перешли. В тот день, когда вас швырнули на землю.
– Затея безумная, – согласился Гимп. – Самая безумная из всех безумных затей. Но у нее есть некоторые блестящие черточки. Что-то вроде блесток, которые матроны нашивают на свои платья. Люблю такие блестки. Они привлекают. И ты мне поможешь. Поможешь нашить еще одну блестку на мой безумный план.
Хотя она ожидала подобного заявления, но все равно растерялась.
– Я не собираюсь… – она запнулась – ясно было, что таким тоном ничего отстоять не удастся. – За так… – добавила, чтобы хоть что-то сказать.
– Я заплачу. Не волнуйся, – засмеялся Гимп.
– И какова плата? Ведь гении больше не исполняют желаний.
– Смотря какие. Может быть, как раз твое смогу исполнить смогу исполнить, – ей показалось, что он глянул ей в глаза.
Слепой глянул в глаза. Во всяком случае, его зрачки были точно против ее зрачков. Ей стало не по себе от этого слепого взгляда.
– Миллион сестерциев можешь заплатить? – Голос ее дрожал.
Кажется, этот вопрос его обескуражил.
– Миллион – это не желание, а арифметика, – проговорил разочарованно Гимп.
– Миллион – это высшая математика. А иначе я не согласна… – объявила Арриетта с довольным видом, не ожидая, что так легко найдет повод отказаться.
– Я дам тебе миллион, – согласился Гимп. – И еще… я исполню одно твое тайное желание. То, о котором ты сама не знаешь.
Теперь он глядел мимо нее и улыбался.
– Ну, соглашайся. Практически для тебя нет никакой опасности. Люди ловцов не интересуют, – уговаривал Гимп. Он врал. Это было видно с первого взгляда.
Она согласилась, хотя знала, что он не заплатит ей миллион – у него нет ни асса. Она знала, что он не исполнит ее желание. И все равно верила. Сама не зная, почему. Теперь он был зряч, а она слепа, и ползала на коленях в темноте в поисках брошенной им монетки. Она слышала заманчивый звон – монетка катилась по камням, но Арриетта напрасно шарила рукой, уверяя себя, что Гимп подарит нечто такое, о чем она сама и подумать не смела. Самообман Арриетты был почти восхитителен. Потом… хотя не стоит говорить, что будет потом, пока будущее не наступило хотя бы на листе бумаги.
Редакция «Первооткрывателя» располагалась в старинном особняке. В просторном атрии толпились десятки посетителей, по галереям сновали десятки репортеров. Гам, суета. Но шум смолкал перед массивной дверь, на которой блестела бронзовая табличка с короткой надписью «Крул».
Старик Крул развалился в кресле и смотрел на худую женщину в простеньком платье пренебрежительно. Было жарко, платье посетительнице (и просительнице) было чуть-чуть тесновато, под мышками образовались темные пятна. В руках женщина мяла и без того замусоленный вчерашний вестник. Наверняка долго сидела в приемной, изнывая от жары, и обмахивалась сложенным вдвое номером. Что ей надо? Хочет работать у Бенита? Таких желающих нынче хоть отбавляй. Они буквально осаждают редакцию «Первооткрывателя». И все же что-то заставляет Крула медлить и не указывать ей на дверь. Ну да! Эта женщина работала прежде секретаршей у Элия. Надо же, какое совпадение. В трибе Элия избран в сенат Бенит, и эта женщина рвется работать у новоявленного сенатора. Уж не считает ли она, что подобные должности передаются по наследству? Она что-то болтает о невозможности работать на Элия. Понятно, что невозможно. Если он сгорел вместе с Нисибисом в ядерном пламене.
Крул налил полный стакан ледяной воды из запотевшей бутылки и принялся пить маленькими глотками, испытующе глядя на женщину. Она судорожно сглотнула. Но пить не попросила. Хорошо. Даже очень хорошо.
– У тебя есть желание? – спросил старик. – Самое сокровенное, самые немыслимое, самое невыполнимое. И… беспощадное…
– Что значит – беспощадное? – Порция быстрым движением мазнула ладонью по виску. Но капли пота тут же выступили вновь.
– Без оглядки на других. И на мнение других.
– Хочу, чтобы мой сын бесплатно учился в риторской школе.
– Это не желание, а мелкотня. – Крул явно был разочарован. – А чего-нибудь другого нет?
Женщина вновь отерла виски – на этот раз платком.
– Допустим, с кем-нибудь поквитаться? Разве это не прекрасно – отомстить за унижения, за бедность, а? К примеру – Элию, за то, что он тебя уволил, – Крул улыбнулся, обнажая редкие зубы.
– Он не увольнял, – поспешно сказала Порция. – Я сама ушла.
– И все же… – Рот Крула растянулся еще шире.
Раньше подземным богам писали подобные просьбы на свинцовых табличках: «…свяжите, обвяжите, помешайте, опрокиньте…» Даже, когда гладиаторы начали исполнять желания на арене, такие таблички продолжали изготовлять тайком. Хотя за них можно было на всю жизнь угодить в списки гладиаторских книг и лишиться права исполнения желаний. Но уж коли это право потеряно…
