кольнула сердце.
– По очень деликатному делу. Не знаю, как и подступиться, – она просительно улыбнулась – почувствовала, что на Квинта произвела впечатление, и тут же поспешила этим воспользоваться. – Он какой? Строгий? Гордый? Мне кажется, он должен быть добрым. Как ты.
– Что я могу сделать для тебя?… – начал Квинт.
– Не смей, не смей, – шептала на ухо невидимая любовница.
– Завтра бой в амфитеатре.
– Элий завтра не дерётся.
– Неужели? Как же так! – Она в отчаянии схватила Квинта за руку. И от её прикосновения жар побежал по его телу. – Что ж получается? А как же уговор? Говорят, будто бы Элий просил всегда… да… всегда ставить против него Сенеку.
– Так и есть.
Она отпустила его руку, хотя Квинт и пытался её удержать.
– Выходит, Диоген, паразит, обманул! – Ещё один взгляд из-под длинных ресниц, выразительнее прежнего. – Завтра Сенека дерётся с Платоном.
– Я пойду поищу Элия, – Квинт выскочил на улицу в одной тунике и в домашних сандалиях. Снегом сразу обожгло босые ноги. Невидимая любовница висла на нем и осыпала лицо его и шею поцелуями.
– Если ты покинешь меня, я умру, – шептала дочь домового. – Она же уродина, уродина, и ей уже двадцать пять. Я знаю!
Пока Квинт отбивался от назойливой любы, пока выпроваживал назад в атрий, а она вновь порывалась мчаться за ним, прошло немало времени. От дома он успел отойти шагов на двадцать, когда увидел бредущего по снегу человека. Тот шёл не по расчищенной аллее, а по снежной целине. Пошатнулся, едва не упал. Но двинулся дальше. Квинт бросился навстречу. Человек сделал ещё шаг и осел в сугроб.
Элий – а это был он – схватил пригоршню снега и приложил к разбитой губе. Верхняя шерстяная туника на плече и груди была разорвана. Ольга подбежала к ним, бесцеремонно оттеснив Квинта.
– Император! – Кажется, она боялась, как бы Квинт не опередил её и не испортил дело. Элий отбросил подальше в сугроб ком окровавленного снега. – Знаю, ты не дерёшься завтра. Но мой брат Платон… его Диоген поставил против Сенеки.
Элий вновь зачерпнул пригоршню снега и приложил к кровоточащей губе.
– Что из того?
– Но Сенеку можешь победить только ты, Император. – Она улыбнулась, склонила голову набок. За эту улыбку она хотела купить его жизнь. Неведомо как Элий, а Квинт свою согласен был продать. – Разве нет? – Новая улыбка, обольстительней прежней. – Ведь так, так? Не мучай же меня, Перегрин. Скажи – да.
– Сенека силён. – Элий почти против воли улыбнулся, тут же скривился от боли и спешно приложил к губе пригоршню чистого снега.
– А ты искуснее. Ты победишь. Платон, бедняжка, не сможет. Куда ему, косорукому. Ты победил его в первый раз, неужто во второй не одолеешь?
– Если я выйду завтра на арену, что ты мне обещаешь? – Элий как-то странно посмотрел на неё, потом на Квинта. Сумасшедшие искры вспыхнули в его глазах и погасли.
Ольга невинно округлила глаза:
– И ты мне откажешь? Так же нельзя! Ведь ты – исполнитель желаний… Когда ты дерёшься на арене, я всегда что-нибудь загадываю на твой бой.
– Ха… – выдохнул Элий. – Признаться, я как-то об этом забыл. Но за исполнение желаний приходится платить.
Она опустилась на колени в снег и поцеловала его в окровавленные губы – Элию вряд ли этот поцелуй был в этот момент особенно приятен. Потом провела пальчиком по своим губам, стирая его кровь.
– Ну что ж, пусть так… Квинт, позвони вигилам, пусть заберут труп Сенеки, он лежит в снегу на Берёзовой аллее.
– Элий, ты чудо! Ты исполняешь желания, прежде чем тебя об этом попросят! Я тебя люблю! – она захлопала в ладоши, вскочила, чмокнула Квинта в щеку и побежала к дороге.
И Квинт, обо всем позабыв, побежал за ней. А невидимая любовница хватала за тунику, за волосы и, уже, верно, совсем обезумев, впилась зубами в шею. Тогда он оттолкнул её и наконец нагнал Ольгу. Она уже садилась в мотосани. Сквозь защитные очки глаза её смотрели загадочней, чем прежде.
– Мы ещё увидимся, да?
– Возможно. – Она окинула его взглядом, будто оценивала.
– Не возможно, а точно, точно…
– Я умру, если ты меня бросишь, – шептала дочь домового.
Из-под полозьев вырвался сноп ледяных искр и осыпал Квинта. Ольга умчалась. Квинт смотрел ей вслед и не замечал, что стоит в домашних сандалиях на снегу.
Через час, когда Элий уже принял ванну и переоделся, Квинт отправился встречать прибывшего в поместье вигила. Центурион, здоровенный детина с рыжими усами, свисающими на грудь, морозом превращёнными в две сосульки, был явно недоволен. Квинт толком объяснить ничего не мог: дочка домового теребила губами ухо. Хозяин оборонялся и вынужден был убить человека… На аллее остался труп в снегу.
– Нет там никакого трупа, – заявил вигил. – Кровь на снегу есть. А тела нет. Я уже все осмотрел.
– Да? – вяло спросил Квинт и почему-то не удивился.
– Твой хозяин может что-нибудь рассказать?
– Мо-ожет, – с трудом выдавил Квинт.
Вигил потянул ноздрями воздух – не пьян ли этот странный тип. Но запаха не уловил.
– Хозяин в таблине, – сумел все-таки выдавить Квинт, прежде чем дочь домового впилась ему в губы. Но он пересилил, из последних сил оттолкнул её и заорал: – Отвяжись!
Вигил грозно глянул на него, погрозил дубинкой и отправился в таблин. На броненагрудник, надетый поверх короткого тулупчика, с оттаивающих усов стекали капли. Однако разговор с хозяином был не менее удивителен, чем бестолковая беседа с охранником. Центурион ещё ничего не успел сказать, как Элий спросил:
– Он ушёл?
– Кто? Твой привратник? Нет, торчит в атрии. Но вид, как у полоумного. Он случайно не колет себе в вены «мечту»?
– Квинт? Нет, он немного не в себе, это правда. Но это потому, что он ещё не приспособился жить здесь. А я говорю об убитом. Он ушёл? – Элий усмехнулся. – Я понимаю, мои слова выглядят глупо. Но этого человека нельзя убить. Хотя я раскроил ему голову.
– Кажется, твой «убитый» – это гладиатор Всеслав по кличке Сенека? – спросил вигил. Элий кивнул. – Я поищу его. Но не здесь.
Элий не сомневался, что к утру Всеслава отыщут в какой-нибудь больнице. Бедный парень… День за днём Сульде будет изъязвлять его сердце, и в конце концов Слав превратится в настоящего зверя.
И как его спасти, Элий не знает. Но если верить старинной примете, он будет сражаться с Сенекой весь год. Ведь они бились сегодня. А сегодня – Календы января.
Пошёл снег. Повалил сплошной пеленой, накрыл шапками портики и крыши домов, насыпал сугробы на ступени и мостовые. Ветра не было, снег падал стеной. И Элий, ещё плохо знавший город, заблудился. Трижды он прошёл мимо нужного переулка, пока наконец не догадался спросить дорогу у запоздавшего прохожего. Тот указал ему между двумя домами узкий чёрный излом, который за пеленой снегопада Элий не разглядел.
Теперь дом с кариатидами, подпиравшими тяжёлый балкон, Элий разыскал без труда. Помедлил, прежде чем войти. Час был поздний. И все же он постучал в тяжёлую дубовую дверь, окованную железом. Было слышно, как воет собака. Протяжно, заунывно. Шаги раздались не сразу. Приблизились. Кто-то долго рассматривал гостя в крошечное окошечко. Потом, наконец, загрохотал запор, и дверь отворили. На пороге стоял белокурый юноша с длинными волосами и смуглым лицом уроженца Востока.
– Мы же договорились, что ты не будешь приходить сюда, – сказал юноша. – Это слишком опасно.
– Это твой пёс воет? – спросил Элий.
