– Зверёныш! – смеялся в ответ Бенит. – Мы с тобой поладим.
Опять Постум очутился на своём ложе, опять золотая Фортуна стерегла его сон. Только сейчас она выросла до потолка, подняла свою металлическую руку и гневно погрозила маленькому императору. Постум забрался под одеяло с головой. Но здесь, под одеялом, бегали отвратительные белые муравьи и впивались острыми челюстями в кожу. Постум выскользнул из-под одеяла. И увидел в углу огромного Цербера. Трехголовый пёс сидел неподвижно, и с огромных его челюстей стекали на мозаичный пол струйки зеленоватой слюны.
К полуночи Постум метался в бреду и весь горел. Медики, вызванные к Августу, поставили диагноз: пневмония. Пять дней маленький император был между жизнью и смертью. Местрий Плутарх дежурил около ребёнка неотлучно. А когда учитель засыпал, из вентиляционного отверстия выползал огромный змей и, взобравшись на кровать, сворачивался кольцами и лежал неподвижно, прислушиваясь к прерывистому дыханию Постума. Время от времени змей прикладывал хвост ко лбу больного и, ощутив тонкой кожей нестерпимый жар, тяжело вздыхал. Глубокой ночью, бесшумно отворив дверь, в комнату заглядывал человек в белой тоге. Он подходил к кровати, клал руку на горящий лоб ребёнка, наклонялся к его лицу и шептал:
– Я здесь.
Однажды Местрий Плутарх неожиданно проснулся и увидел и змея, и незнакомца. Змея он не испугался, потому что знал, что во дворце давным-давно живёт гений по имени Гет и ему повара на кухне скармливают все остатки. Но человек в белой тоге испугал Плутарха. Несколько секунд он вглядывался в лицо незнакомца, очень бледное и очень красивое в матовом свете ночника, а потом, сам не веря, прошептал:
– Элий.
Незнакомец приложил палец к губам и выскользнул из комнаты. Больше Местрий Плутарх его не видел. Но Плутарх знал, что незнакомец каждую ночь приходит навестить императора. И ещё он понял, что это – не Элий.
Глава XV
Игры в Риме (продолжение)
«Император Постум Август полностью поправился».
«Диктатор Бенит окружил юного Августа такой заботой, какой нельзя было ожидать от родителей Постума».
Выздоравливая, уже отодвинувшись от края пропасти, Постум лежал, глядя на золотую Фортуну, и ни с кем не разговаривал. Ему представлялось, что он никогда уже больше не покинет постели и так проведёт всю жизнь, глядя на золотую статую и глотая горькие лекарства. Потом он встал, сел за стол и принялся читать какую-то книгу. Учитель его сделал вид, что нисколько не удивлён. Постум читал теперь все дни напролёт, ничем больше не занимаясь, ничем не интересуясь. Даже выходя в сад или отправляясь на прогулку, он непременно брал с собой книгу. Он читал даже на заседании сената, и отцы-сенаторы делали вид, что не замечают этого. Он читал на играх в Колизее и во время трапез в Палатинском дворце.
Однажды Плутарх сказал, что в перистиле Августа ждут. Постум вышел в сад и увидел женщину в белом одеянии. Он почему-то подумал, что это его мама. С воплем он кинулся к ней. Белая палла соскользнула с головы женщины. Её волосы были густо забелены сединой. Это была его тётка Валерия.
Он остановился как вкопанный, не зная, что делать, – идти к ней или повернуть назад, чтобы скрыть брызнувшие из глаз слезы разочарования. Валерия протянула к нему дрожащие руки. Он кинулся к ней, прижался и зашептал:
– Мне плохо.
Она поцеловала его спутанные пряди волос на макушке:
– Мой мальчик, мы одни, одни. Я тебе помогу. – Она сунула ему в руку большую плитку шоколада в золотой фольге. Видимо, Валерия прятала плитку под платьем, потому что шоколад растаял и потёк.
– Почему никто не знает, как мне плохо?! – в отчаянии воскликнул император.
– Я знаю, мой мальчик, я знаю.
– Ты придёшь ещё? Ты не бросишь меня? Нет?
– Я буду с тобой. Я покинула Дом весталок, и я буду с тобой.
– А как же Марк Габиний? Ты же любила его?
– Я и сейчас люблю. Но он далеко, – Валерия вздохнула. – Он в Альбионе. Женат на другой женщине.
– Приходи почаще, – попросил Постум. – Тебя никто не посмеет тронуть – я обещаю.
– Я приду. Завтра приду. Я даже могу жить во дворце. Да, да, почему бы и нет? Я бы могла жить здесь, и мы были бы вместе. Ведь я твоя тётка. Ты будешь мне как сын.
– А это правда, что у меня есть брат в Северной Пальмире?
– Да.
– Значит, они будут теперь любить его, а обо мне забудут?
– Нет, Постум.
– Да!
Постум оттолкнул Валерию и убежал. У всех на свете кто-то был. Все были связаны, все любят и любимы. Один Постум одинок. Так одинок, что воет от этого одиночества волком, пока не станет волком, не отрастит клыки и не накинется на людей. Он будет перегрызать им глотки и пить горячую кровь…
– Твой папаша тебя бросил. Знаешь почему? – Старик Крул ухмыльнулся. – Потому что он подонок. В древние времена детей, рождённых после смерти отца, можно было подкинуть или даже убить. Хороший был обычай. Жаль, что вышел из моды.
Крул возлежал за столом в триклинии и жрал холодную курицу. Постум сидел напротив. Вечерняя трапеза. Стол накрыт. Но мальчик не притронулся к еде. Лицо его осунулось. Лишь глаза горели лихорадочным огнём. Может, это огонь ненависти? А что может быть забавнее бессильной ненависти? В свете лампы лицо Постума казалось голубоватым, физиономия Крула лоснилась от жира. Внешность у толстяка Крула обманчива. Все толстые почему-то кажутся добродушными. Постум тоже поначалу считал его добрым. А Крул оказался злым.
Старик ждал, что ответит Август. Но Постум молчал.
– Посмотри на себя в зеркало. Ты урод. Этот нос – длинный как стило. И голова как груша. Явно твоя мамаша согрешила с кем-то. Хотя, может, и нет. Элий – урод. Так что, может, ты все же и его сын. А может, и нет. Этот вопрос лучше не ворошить. Маленький Александр, мой правнук, – Ганимед рядом с тобой. В конце концов он будет Августом. Он, а не ты. Ты сдохнешь, когда в тебе отпадёт надобность. А пока живи.
Август молчал. Интересно, люди бывают злыми от природы или жизнь делает их такими?
Крул склонился над столом, выискивая кусочек ветчины пожирнее. Набрякший загривок. Что если всадить кинжал в этот загривок? Это не так уж и трудно. Желание было не очень сильным. Не то чтобы Постуму очень хотелось ударить. Но – странно – ничто внутри него не противилось этому убийству. Он бы мог его совершить. Если бы сильно пожелал. Если бы страстно пожелал, он бы мог убить Крула. И старик бы сдох.
– Почему ты не отвечаешь? Отвечай, когда говоришь с уважаемым дедом диктатора, – приказал Крул.
– Не смей кричать на императора, – процедил сквозь зубы Постум.
– Император, о боги, поглядите на этого императора! – захохотал Крул и едва не подавился. – Отброс арены, а не император. Да если бы не мой внучок Бенит, тебя бы сместил сенат, тебя бы выкинули из дворца на улицу. Или придушили. Но Бенит почему-то нянькается с тобой. Надеется сотворить из тебя что-то дельное. А из тебя ничего дельного не выйдет. Потому что ты – такое же ничтожество, как твой отец.
– Выйдет, – отвечал Постум.
Он вдруг понял, почему не хочет убивать старика. Крул слишком ничтожен. Попытаться его убить – значит возвысить. Счесть достойным убийства…
– Не выйдет, – упрямо повторил Крул. – Я же вижу. И чего ты не ешь? Ещё помрёшь от голода, в
