бонбоньерки, отделанные серебром.
Для утоления жажды, неизбежной при таком количестве пряностей и специй, повсюду стояли кувшины, кувшинчики, кружки со светлыми, красными, серыми или настоянными на соломе винами лучших марок парижского района, с пивом и с медовым напитком.
Служанки и слуги прислуживали гостям, подавали им блюда.
— Превосходный прием, — ответил метр Эрно.
Он был поражен обилием всей этой еды, немного ревнуя к благополучию, о котором оно свидетельствовало, и одновременно гордый тем, что семья его жены приобщается к такому богатству.
— Ваша сестра не будет чувствовать себя несчастной и в Блуа, — не удержался он от того, чтобы это отметить, выставив вперед свой живот.
— Я не сомневаюсь в этом, месье. Стоит только взглянуть на нее, чтобы не сомневаться, что ее ждет счастье.
— Она вся сияет! — признала Шарлотта с мыслью о другой новобрачной, так же очарованной, уехавшей отсюда девять лет назад навстречу судьбе, от которой она ожидала чуда…
— За эти три месяца ваша дочь довольно часто заходила ко мне, — говорил тем временем Матильде каноник. — В эти месяцы раздумий она стала относиться ко всему намного серьезнее. Теперь она, как мне кажется, будет более уверена в себе.
— Я надеюсь на это, дядя.
Она издали улыбнулась Этьену, который вел под руку бабушку Марг, в виде большого исключения вышедшую из своего старого дома, где ее держали взаперти старческие немочи. Она передвигалась все труднее и труднее. «Я едва передвигаю ноги», — жаловалась она без малейшей иронии по своему адресу.
— Дядя, — вновь заговорила жена ювелира, понизив голос, — я хотела бы рассказать вам наедине о том, что гнетет мою душу. Я могу зайти к вам в ближайшее время?
— Когда пожелаете, дочь моя. Я всегда в вашем распоряжении.
— Я постараюсь прийти к вам в четверг по пути из Центральной больницы, куда хожу, как вам известно, по четвергам.
Желая освежиться, гости разбрелись по саду. Туда же перенесли корзины с фруктами и наполненные до краев бокалы, расставив их в тени ветвей, прямо в траве, перед присевшими на скамьях гостями. Они непринужденно болтали между собой, из-под деревьев доносился смех, смелые реплики, оклики и даже песни.
Собравшиеся у небольшого пруда музыканты играли на флейте, арфе, виоле или лютне.
Жанна, которую больше, чем ей хотелось, осаждали друзья да не отпускали от себя и родители, взяла под руку жениха и направилась с ним в глубь сада.
— Наконец-то мы принадлежим друг другу, мой милый, — проговорила она наполовину серьезно, наполовину иронически. — Пройдет еще немного времени, и нас не будет разделять ничто.
— Почему это не так уже в день нашего обручения, — вздохнул молодой человек, обнимая прекрасные плечи, прикрытые тонким шелком. — Вы не можете представить себе, дорогая, с каким нетерпением я жду того момента, когда смогу вас свободно любить!
Он увлекал будущую жену все дальше, туда, где тень от более плотно стоявших деревьев обещала ему большее уединение.
— Ждать осталось уже недолго, Бернар!
Ей уже не было незнакомо это лицо, склонившееся над ее собственным с поцелуем, жадность которого далеко не была ей неприятна. В довольно свободные для чувств дни Мая, а потом и в июне, она научилась читать на чувственных чертах своего суженого волнение, превращавшееся желанием в маску изголодавшегося влюбленного. При столкновении с этим пылом девичья осторожность, испытывавшаяся до того игрой ума, а не плоти и которую обычно, не понимая этого, называют холодностью, таяла словно снег на солнце.
Установленные родителями недели ожидания такого желанного соединения и ей самой казались почти непереносимыми.
— Сентябрь — месяц плодов, — бормотал ей в ухо влюбленный голос. — Как томит меня желания собрать тс, которые вы храните для меня!
— Бернар!
— Полно, полно, дети мои, — раздался вдруг рядом с ними голос метра Брюнеля, заметившего, как они уединились под с готовностью приютившими их низкими ветвями деревьев. — Ради святого Иоанна! Вы же еще не муж и жена, чтобы, пренебрегая обществом родителей, ворковать тут, в тени! Отправляйтесь-ка отведать филе из козлятины в старом вине, которое гости поедают с таким рвением, что вам не достанется ни кусочка, если вы не поспешите!
Ювелир повел сконфуженных жениха и невесту к уплетавшим козлятину гостям. От него не ускользнуло возбужденное состояние влюбленных.
Он слишком любил страстную пылкость Матильды в начале их супружеской жизни, потом слишком страдал, не в силах на нее ответить, чтобы не понимать потребностей своих дочерей. В особенности Жанны, которая была так похожа на мать. Девушка, как и Матильда, была не из тех, чьи чувства мирно спят при приближении соблазна. Об это не следовало забывать.
Веселье тем временем продолжалось. Пока более пожилые гости по-прежнему занимались едой, молодежь принялась танцевать между деревьями, под их ветвями, усеянными еще не созревшими фруктами, где уже расположились музыканты. В разгар летнего полудня заплетались и расплетались фарандолы, ронды, каролы, плыл старый французский танец бранль.
Обрывки звуков терялись за стенами сада в ущельях соседних улиц.
Бабушка Марг, которую усадили под яблоней в кресле, обложив подушками, созерцала все это оживление своими выцветшими глазами, в которых читалось скорее удовольствие, нежели сожаление.
Матильда подошла к ней с несколькими гостями.
— Вы неважно выглядите, дочь моя, — сказала бабушка. — Вы слишком устали в хлопотах, связанных с этой помолвкой.
— Это в тени деревьев кожа приобретает зеленоватый оттенок.
— Нет, нет, вы слишком бледны.
— Это пустяки, мама. Я отдохну осенью, после свадьбы Жанны, когда в моем доме останется только одна дочь.
Каким странным было для нее удовольствие строить таким образом планы перед другими, когда сама она была уверена в том, что жить ей осталось всего каких-нибудь несколько недель! Словно между нею и смертью, между Богом и ею существовал какой-то тайный сговор…
Подошли Арно с женой и Бертран со своей Лодиной. На руках у Джунии был Тибо. Она дышала радостным возбуждением, лучилась нежностью к ребенку и была похожа на черноволосую мадонну.
— А вот и ваш правнук, — проговорила Матильда, заметив их приближение. — Взгляните, какой он красивый.
Вокруг ребенка, как пчелы вокруг горшка с медом, собрались женщины. Старушка разволновалась.
Флори издали наблюдала за этой сценой. Словно острый нож, ее пронзила печаль. Среди всеобщего веселья она с ужасным ощущением безысходной очевидности думала о безмерности своих потерь: о сыне, умершем по ее вине, о любовнике, погибшем по ее вине, о муже, который был вынужден уехать из-за нее! Какой горький итог! Что ей остается? Разумеется, семья, но в ней она чувствовала себя белой вороной… Разумеется, Агнес, заменившая ей своего ребенка… своего!
Рыданье без слез разорвало ей горло. Она убежала в дом.
В поисках Флори, чтобы поведать ей о своих семейных неприятностях, Алиса, настроение которой было плохим, обнаружила подругу в комнате, которую та занимала вместе с Агнес. Свернувшись в комок на постели, она жалобно стонала.
— Флори! Ради Бога, отвечайте! Что с вами?
Молодая женщина, горло которой перехватил нервный спазм, сначала не могла ничего ей ответить. Лишь немного успокоившись, она заговорила и обо всем ей рассказала.
