— Ты не можешь выстрелить, землянин, — то ли прошептала, то ли прохрипела старуха.
Возможно, что она даже не издала ни единого звука, а просто послала Рику телепатический сигнал. И все же Рик понял, что нажать на спусковой крючок он не в силах. Ко всему прочему, его мозг полностью оплела своей паутиной эта красная ящерка. «Ты не можешь выстрелить, землянин. Ты не можешь выстрелить», — как молотом било у него в голове.
Внезапно у старухи в руке появился нож. Обычный кухонный тесак, которым разделывают мясо. Держа нож перед собой, старуха пошла в сторону Рика, Он отчаянно пытался вырваться из тисков оцепенения, но тщетно. Старуха приставила к его горлу нож и прошептала:
— Я видела твое будущее. Твоя тень покроет Марс. — В ее горле родилось какое-то бульканье, которое, очевидно, означало смех. — Конечно, если ты выживешь.
Голубая вспышка бластера осветила комнату, старуха содрогнулась всем телом и упала навзничь, следом за ней на пол со звоном упал нож. Рик почувствовал, как по его груди от пореза на горле течет струйка крови. Он перевел взгляд на распластавшуюся у его ног старуху, та смотрела на него потухшими, закрытыми белесой матовой пленкой глазами. От огоньков-зрачков не осталось и следа.
Рик, как будто пробудившись ото сна, снова оглядел каморку. Те же два топчана, тот же резной столик. Карлик, тихо подвывая, забился в дальний угол, а под ногами у Рика, раскинув неестественно руки, лежала старая ведьма. Он оторвал подол рубахи, хорошей модной рубахи из шерсти венерианского паука, и перевязал себе горло. Хотел взять нож, но почему-то побоялся к нему прикоснуться.
Он прислушался: снаружи не доносилось никаких подозрительных звуков. Похоже, его преследователи удалились. Рик, прижав коленом дверь, с трудом отодвинул засов и выбрался наружу, в щель между домом и городской стеной. Вокруг все было тихо.
Из щели он вышел в переулок, тянувшийся параллельно тому, по которому сюда прибежал Рик, и так же упиравшийся в городскую стену. Переулок казался совершенно пустым» Рик сунул бластер в кобуру и устало пошел по середине улочки. Теперь, когда все пережитое было за спиной, Рика охватил озноб, а в ногах появилась неприятная слабость. Он остановился и оперся плечом об угол дома. Его начало подташнивать. Очень хотелось закурить, но он понимал, что от этого тошнота только усилится. В голове рефреном стучали слова старухи: «Если выживешь ».
Сколько времени он простоял у стены дома, Рик сказать не мог. Но вот потянуло прохладным ветерком, который, очевидно, предвещал скорый рассвет. Эта прохлада придала сил, и Рик осторожно поплелся в сторону широкой улицы.
Он уже выходил на брусчатую мостовую, когда кто-то навалился на него сзади. Рик попытался выхватить бластер, но чьи-то цепкие лапы схватили его за запястье. Рик не видел нападавших, но из своего предыдущего опыта сделал вывод, что их не менее четырех. Он еще пытался сопротивляться, когда сильный удар по затылку лишил его чувств. «Вот тебе и развилка» — это было последнее, что промелькнуло в его мозгу.
По темной, пустынной ночной улице четыре черные мохнатые тени волоком потащили куда-то свою добычу.
Из-за тучи выглянул Фобос и зеленоватым блюдом засверкал в лужах нечистот под окнами домов. В это время из расщелины между домом и городской стеной вынырнула маленькая скрюченная тень и поспешно засеменила в сторону Королевского замка.
Глава третья
Марсианская ночь, которая ненамного длиннее земной, подходила к концу. Фобос уже совсем склонился к горизонту, а Деймос, стоявший в зените, начал бледнеть. Но древний марсианский город еще лежал в темноте, в тени, в сумерках. Как только Компания начала диктовать свои законы, жизнь в этом городе стала глохнуть, и теперь город умирал медленной, мучительной смертью, как чахоточный старик, который всю жизнь цепко, обеими руками держался за жизнь и даже под конец не хотел изменять своим привычкам. В этом предутреннем мраке дома стояли словно черные тени прошлого, у которых вся слава была вчера и которых завтра ожидает только забвение.
Но особой печалью и угрюмостью был отмечен Королевский замок или, скорее, то, что от него осталось.
В полумраке плесень на его стенах чернела, словно пятна высохшей крови, а трещины казались сосудами, наполненными мертвой и неподвижной водой. Прошли те времена, когда замок вместе со своим владельцем жил веселой жизнью, когда каждая его клетка повелевала или наслаждалась роскошной праздностью. Ныне ничего этого не было и в помине. В те давно забытые времена этот город окружало море, везде буйствовала зелень, а Королевский замок был сердцем славной, гордой и всесильной династии Карадоков. А сейчас в замке, окруженном вместо моря зыбкими и неверными лесками, все говорило о запустении, и только нижний этаж Королевской башни, где когда-то располагались библиотека, кунсткамера, а главное, Тронный зал, еще подавал какие-то признаки жизни.
Зал, который в былые времена не мог вместить всех искателей фортуны и просто подхалимов, который освещался люстрами, полными свечей, и сотнями факелов, ныне обходился единственным факелом, а вокруг высокого королевского трона собралось всего несколько тех, кто все еще верил в возрождение былого величия и могущества дома Карадоков, тех, кто ради минутного удовольствия и благополучия не отказался от долга и чести. Света факела хватало только на то, чтобы хоть как-то оградить от темноты сам трон и раскинувшийся перед ним церемониальный ковер, сотканный из волос прекрасных дев, красота которых давно уже превратилась в тлен и была развеяна ветрами по всем сторонам света. А в темноте за троном, казалось, продолжали жить своей призрачной жизнью тени героев, о которых среди местного населения все еще слагались песни и гимны, и тени великих негодяев, имена которых стали нарицательными благодаря их великим подлостям. Здесь развевались стяги великих побед и лежали в ногах штандарты когда-то могущественных и заносчивых противников.
На середине церемониального ковра перед троном в почтительном низком поклоне застыла жалкая фигурка карлика Ллоу. Но теперь, в пляшущем свете факела, окруженный силуэтами людей, у которых никакие перемены не сумели отобрать горделивую осанку и властный взор, он вовсе не напоминал ни сбитого с ног ребенка с большой головой, ни застывшего в янтаре древнего кузнечика. Теперь во всем его облике было что-то сверхъестественное, таинственное и пугающее. Его изумрудные глаза излучали огонь безумия с примесью злобы и жестокости. И этот огонь только креп от танцующего пламени факела. Голос звенел, переливался эхом под сводчатыми потолками Тронного зала, словно тревожный колокольчик, вещающий об опасности. Казалось, что карлик не говорит, а распевает старую жуткую сагу, которая, сколько бы раз ты ее ни слышал, все равно, холодит кровь и заставляет сжиматься душу.
Слева от трона стояла и слушала рассказ карлика женщина. Её нельзя было назвать ни молодой, ни старой. Ее фигура сохранила гибкость и изящество юности, но глаза выдавали грусть и мудрость человека, много испытавшего на своем веку. Одного беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: когда-то она была настоящей красавицей из тех, которые заставляют каждого встречного забывать обо всем на свете и замирать на месте, не спуская с этого чуда пораженных глаз. Но на ее красоту свой отпечаток наложили не столько годы, сколько внутренний огонь, который выжигал душу и сушил тело, в котором сгорали ее надежды и жизненные силы; огонь, вызванный не болезнями, но страданием, не временем, но болью.
Справа от трона стоял мужчина. Весь его облик говорил о том, что это — настоящий воин. Одет он был в обычный солдатский мундир, без каких-либо знаков различия, видевший лучшие времена: ремни были потертые и почерневшие от времени, местами встречались залатанные грубой, непривычной к этому делу мужской рукой прорехи. И все же существовала одна особенность: ни мундир, ни его хозяин не могли существовать друг без друга, это был монолит, который, если его разделить на части, просто рассыплется в прах. Хозяин без воинской формы, как лев без шкуры, превращался в бесформенную тушу, мундир без хозяина — в обычные солдатские обноски.
В отличие от платья, оружие воина было начищено до ослепительного блеска: за ним ухаживали, его любили и ценили. Сразу было понятно, что владелец знает толк в оружии и умеет им пользоваться.
Лицо мужчины было покрыто множеством шрамов, а глаза сверкали отвагой и яростью, как глаза волка, попавшего в западню и собирающегося очень дорого продать свою жизнь. Это был легендарный Бейдах, командир гвардии древнего
Руха. Его гордость и отвага зиждились на пропыленных и потрепанных боевых стягах, а его сердце и
