Набережная Москвы-реки, 17 октября, 16.00-18.00
Соколов сердито смотрел в еженедельник и зачеркивал в нем встречи, звонки, совещания. Его мысли уже привычно устремились к Светлане. Почему она не звонит? В последний раз она была такой испуганной, трогательной! Ему вспомнились прикосновения рук, ее дыхание — и все в нем тосковало об этой утраченной теплоте. Потом он просто сидел, выкладывая на столе пирамидки из скрепок, рассыпал их и складывал заново.
Светлана завладела всеми его помыслами. Конечно, она совсем не была похожа на Кристель, но Андрей был уверен — бабушка одобрила бы его выбор. Чем-то Лана напоминала струну, отзывающуюся на любое прикосновение смычка. Он закрыл глаза и представил ее бледное лицо, мерцающие глаза, руки совершенной формы. Давно он читал миф об андрогинах — гигантских существах, живших в глубокой древности и соединявших в себе мужские и женские начала. Они обладали огромной силой и были настолько уверены в себе, что соперничали с богами. Зевс разгневался на это и решил наказать их. Он разрубил каждого андрогина пополам, так что получилось два существа — мужчина и женщина, — и разбросал их по Земле. С тех пор каждая половина ищет себе пару, которую нельзя заменить никакой другой.
Как он раньше не догадался? Лана — его половина! В своем стремлении упорядочить жизнь, видеть только ее реальную сторону он упустил очень важное — веру в маленькие чудеса и совпадения. Оглядываясь назад, Андрей понял — чувство долга и ответственности за все происходящее вокруг абсолютно закрыло для него другую сторону жизни. Он разучился мечтать, а Светлана заставила его почувствовать себя молодым романтиком.
Порывистый ветер подхватил полу плаща Ланы, она подняла глаза, среди грязно-серых туч призывно голубел маленький кусочек чистого неба. «Вот он, лоскуток моего счастья», — подумала она. Под ногами ласково блестел мокрый асфальт. Все: витрины магазинов, машины, рекламные щиты — казалось ей таким чистым, промытым, уютным. Итак, общение с пресс-секретарем Соколова на сегодня закончено. Пару раз Светлана ловила на себе косой любопытный взгляд высокомерного молодого человека, возглавлявшего пресс-службу Соколова. Разговор происходил в маленьком кабинете в Белом доме, и, разговаривая с пресс-секретарем, Лана старалась смотреть в окно на широкую темную ленту реки.
Наметив основные разделы книги, Светлана предложила обсудить график подготовки. а также дни, когда министр предоставит возможность личной аудиенции. Пресс-секретарь постучал кончиком карандаша по зубам:
— Этот вопрос необходимо согласовать с Андреем Александровичем…
— Так позвоните ему! — нетерпеливо воскликнула Лана.
— Что вы, — в глазах пресс-секретаря промелькнул ужас, — у нас так не делается…
— А как делается у вас?
Молодой человек начал выводить ее из терпения.
— Вы должны написать нам письмо, мы напишем свой краткий комментарий и передадим оба документа в секретариат министра.
— И как долго будет тянуться эта волокита? — В Светлане закипала злость.
— День-два, — он сложил ладони перед грудью, — но это такой порядок…
— Это бю-ро-кра-ти-я, — четко, по слогам произнесла Лана, доставая мобильный телефон и набирая номер Соколова, — а я бюрократию ненавижу. Смотрите, как нужно работать.
Пресс-секретарь смотрел на нее не дыша.
— Андрей Александрович, это Аркатова, — непринужденным голосом представилась Светлана, краем глаза замечая, как пресс-секретарь закатывает глаза, — у меня к вам вопрос относительно графика подготовки вашей книги… Что? Готовы обсудить? Давайте обсудим…
Закончив разговор со Светланой, Соколов встал и, осторожно ступая, подошел к окну. Шел легкий снег. Белая звездочка опустилась на кирпично-красный откос окна. Андрей посмотрел на нее и улыбнулся: как тонко выточены ее лучи. Вторая упала, третья… Скоро вокруг все покрылось легким, почти невесомым снежным пухом. Андрей, словно прозрев, внимательно оглядел заоконный пейзаж. Он видел, как ветер обрывал с тополей последние листья и гнал их по черному асфальту, как деревья со стоном рвались за своими улетевшими листьями. Снег прекратился так же внезапно, как начался. Сквозь прореху в косматых тучах выглянуло солнце и в считанные минуты высушило блестящий мокрый асфальт.
— Андрей Александрович, разрешите? — окликнул его заместитель. Соколов нехотя отвернулся от окна. И снова что-то толкнуло его в грудь: он чужими глазами, словно впервые, рассматривал свой кабинет, стол, бумаги. Смущенный кашель заместителя вернул его в реальность, но еще долго он прислушивался к себе, стараясь не потерять чувство новизны.
Министр еле вытерпел десять минут разговора с заместителем, понял, что доклад прошел мимо его сознания, и нажал кнопку вызова пресс-секретаря:
— Сергей, Аркатова еще у тебя? Ушла? Давно? Пять минут назад?
Он бросил трубку и, сгорая от нетерпения, крикнул секретарше:
— Вызовите мне машину! Быстро!
— Но у вас через десять минут заседание рабочей группы, — с недоумением проговорила девушка.
— Бог с ней! — махнул рукой министр, выходя в приемную. — Вообще отмените все мои дела на сегодня!
Уже в салоне автомобиля Андрей немного успокоился и расслабился. «Бедная Аня, — он вспомнил испуганное лицо и круглые от удивления глаза секретарши, — я никогда так не кричал. Обычно у нас получается все тихо и последовательно, как в анекдоте: „Шеф секретарю: „Машину мне!“ Секретарь — диспетчеру: „Карету к подъезду!“ Диспетчер — водителю: „Телегу нашей обезьяне!“ А сегодня помчались как на пожар“. Позади остался Белый дом, машина ехала по набережной, и Соколов не поверил своим глазам: у парапета моста стояла Светлана.
— Остановите! — чужим голосом скомандовал Соколов, и шофер затормозил. В зеркале заднего обзора министр поймал его изумленный взгляд. Но сейчас все было не важно, и Андрей Александрович поспешно распахнул дверь машины.
Светлана задохнулась, когда услышала за спиной знакомый голос:
— Как, однако, непохожа эта река на Шпрее! Мысли заметались в ее голове как испуганные птицы, и она боялась обернуться. «Неужели? Неужели он?» И она медленно повернула голову.
Соколов облокотился о парапет. Перед ним открылся простор, пронзенный шпилем гостиницы «Украина», Москва-река, широкий мост, по которому тянулась длинная вереница промытых автомобилей.
Их взгляды встретились.
— Андрей Александрович, — Лана коснулась его локтя, — я должна извиниться.
— За что?
— За статью. Уверяю тебя, там сплошная ложь!
— Ах это… — рассеянно заметил министр. — Я знаю. Заходящее солнце, не видное им, угодило в разрыв между тучами, и верхние этажи стеклянного здания мэрии зажглись оранжево-рубиновым огнем. Серое небо окрасилось лиловым цветом. Потом черные краски становились все ярче, словно кто-то за облаками раздувал в невидимом очаге угли. Лиловые, розовые блики струились по воде, скользили по волнам, разбегавшимся от речного трамвайчика.
— Андрей, — Светлана с трудом проглотила ком в горле, — я вела себя так глупо после концерта! Говорила не я, а мое упрямство и мой страх, поверь!
Он внимательно взглянул ей в глаза:
— Я верю. Я всегда буду верить тебе.
На ее руку, как тогда, в Берлине, опустилась большая теплая ладонь. Все звуки города исчезли, остались только оглушительные удары сердца. Светлана с просветленным лицом шагнула к нему. Впервые с того момента, когда они расстались в аэропорту Берлина, Лана вздохнула свободно. Ни упреков, ни стесненности, ничего не осталось. Задумавшись на минуту, она подняла на Соколова блестящие глаза. Он смотрел на нее. Взгляды их встретились, и Лана невольно откачнулась, так остро дрогнуло в ней все.
Оранжевое пламя в окнах здания мэрии погасло, лиловый свет на облаках потух, и вода в реке холодно отсвечивала вороненой сталью. Но Лане стало жарко, щеки ее горели, словно алый небесный отсвет, перед тем как исчезнуть, оставил на них свой горячий след.
