– Всему свое время. Кто же будет заведовать моим информаторием?
– Лучше убей, – повторил Лайвар, голос его окреп. – Иначе я буду мстить и дальше…
– Мне нравится такая игра, – усмехнулся Лабастьер. – Знал бы ты, как мне бывает скучно.
– Я не остановлюсь.
– Что ж. Если ты решил поселить в своем гнезде скорпиона, будь готов к его укусам… Мсти, Лайвар. Устраивай заговоры, плети интриги, планируй перевороты… Богу иногда полезно испытать ненависть смертного. Это забавляет и не дает бдительности уснуть окончательно. Уведите его, – бросил он ураниям. – И пусть сегодня вечером палач отсечет ему крылья. А в следующий раз, – вновь обратился он к Лайвару, – тебе отрежут кисти рук, ежели они вновь дерзнут подняться на императора…
Стражники поволокли Лайвара прочь, а Лабастьер, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза и окунулся в водоворот образов, видимых тысячами его глаз. И вновь Наан ощутила доминанту совокупности его эмоций. Это была ПЕЧАЛЬ ОДИНОЧЕСТВА. Печаль, похожая на беспросветную всеобъемлющую скуку. Ему действительно нужно, чтобы кто-нибудь ХОТЯ БЫ НЕНАВИДЕЛ его. Он никогда не испытывал любви, и то религиозное обожание, которое выказывали ему подданные, тоже не было любовью. Наан казалось, что огромная ледяная глыба застыла у нее (у него) в том месте, где должно быть сердце.
И именно этим щемящим ощущением закончилась вторая мнемозапись Лайвара.
Наан стянула с головы обруч. Чувствовала она себя совершенно разбитой.
9
Ты уснул во сне, и приснилась явь,
Ты проснулся обратно в сон…
Жил Охотник. Как-то, себя познав,
Не вернулся из яви он…
Он исчез. Теперь ты спроси себя:
«Знаю ль я, что я впрямь рожден?»
Наан проснулась от неожиданного сотрясения сетки гамака.
– Привет, сесричка! – прокряхтел Лайвар, вывалившись из отверстия в потолке и рухнув рядом с ней. – Как поживаешь?
Было видно, что настроение у него отличное, хотя в то же время он казался изрядно вымотанным. Морщины на его лице как-будто бы стали еще глубже, а единственный глаз был воспален.
Наан провела ладонами по щекам, потянулась, зевнула и села.
– А я уже боялась, что ты не появишся никогда.
– Еще немного, и так бы оно и было. Нашелся императорский антиграв, на котором ты сюда прилетела, и сомнения в том, что ты в столице у Лабастьера Первого, исчезли окончательно. Само-собой, меня подвергли допросу.
– И?..
– Я и знать ничего не знал! – хитро прищурился Лайвар.
– Думаю, подручные императора умеют допрашивать…
– Не забывай, я – главный специалист империи в области информации, и скрывать ее я тоже умею отменно. Покопайся-ка, – Лайвар подставил бок, и Наан выудила из кармана его комбинезона небольшой темно-серый полупрозрачный ромбовидный камешек с застежкой-серьгой на короткой серебристой цепочке. – Нацепи это на ухо, и даже самый сильный телепат не сможет прощупать твое сознание.
– И это не вызовет подозрений? – спросила Наан, надевая украшение, благо, уши невестам протыкают в тот же день, когда производят и дефлорацию.
– Сознание ураний вовсе непроницаемо для телепатов, встречаются подобные бабочки и среди махаонов, и среди маака. Хоть и редко, но встречаются. А о существовании таких блокираторов не знает никто, кроме меня и двух-трех моих сподвижников.
– Неужели император не обезопасил себя от таких штучек? – тронула Наан сережку рукой.
– Телепатическая связь – основа его власти, и работы в этой области строго-настрого запрещены. Собственно, это-то и навело нас на идею создания блокираторов.
– На какой срок рассчитан этот приборчик?
– Срок не ограничен.
– Ты упомянул своих сподвижников. Вас много?
– Нет. Пока – нет.
– Вы боретесь с императором? – вопрос Наан был скорее риторическим, и она продолжала, не дожидаясь ответа: – Но можно ли тягаться с ним в силе? Не безумие ли это?
– Нельзя… – кивнул Лайвар, помрачнев. – Но и послушно терпеть его беспредельную власть тоже нельзя. Ты видела, каким путем он добился ее. Видела?
– Да, – кивнула Наан. – Но ведь это было так давно! Это уже история. Есть ли смысл мстить за наших родителей, которые погибли несколько веков назад? Мы даже не знали их. А сейчас… Невозможно оспаривать то, что сейчас, благодаря Лабастьеру Первому наше общество достигло стабильности, и оно процветает как никогда…
– Ты не понимаешь! – глаза Лайвара сверкнули гневом. – Месть тут ни при чем! Лабастьер не просто
