– Надо уничтожить Землю, – повторил думатель, злобно щурясь. И добавил: – И я знаю, как.
И в тот же миг король увидел яркую, словно реальную, картину: огромная туша Золотого Замка, рассекая черную пустоту мироздания, мчится к неприметной желтой звезде…
– Запаса полония на борту хватит на то, чтобы превратить земное Солнце в сверхновую.
– Но ведь там миллионы бабочек! – ужаснулся Лабастьер.
– Но там же и ОН, – возразил думатель.
– Ты хочешь, чтобы я взял на свою совесть ответственность за такое безумное решение?
– Пусть оно будет на моей совести. Ты же должен думать только о безопасности своих подданных.
– Почему же тогда ты обратился ко мне?
– Потому что только рука одного из Лабастьеров может оживить корабль. А мне с этим не повезло, ты ведь знаешь это не хуже меня… И кто-то еще должен прикрепить к моему надлобью обруч мнемодатчика управления.
– Эта идея чудовищна…
– Мир Земли болен. Мы не в силах его излечить. И когда-нибудь эта болезнь доберется до вас. Вы – вывезенные оттуда здоровые ростки… А «гнилые корни следует отсекать», – гласит ваша же пословица…
– Ты предлагал то же самое моему отцу, моему деду?..
– Нет, – поколебавшись, отозвался думатель. – Но не потому, что я не додумался до этого раньше. Просто тогда мне было что терять. Я был молод. Но не сейчас. Так что, решайся… Ведь, когда я умру, такого шанса у тебя не будет…
– Никто! Никто не в праве принимать подобные решения! – воскликнул Лабастьер так возбужденно, что ему даже показалось, что произнес он эти слова не мысленно, а вслух.
Но нет, слуховая память подсказала ему, что ничего, кроме легкого покрапывания ночного моросящего дождика, он на самом деле не слышал.
– Оставь меня, – попросил он. – Дай мне отдохнуть.
Думатель не отозвался. Но не почувствовал Лабастьер и характерного облегчения, которое всегда испытывал в тот миг, когда тот покидал его. Однако, взбудораженный беседой, он не обратил на это внимания, а поднявшись с кресла, прошел из библиотеки в спальню и вышел на веранду.
Если бы не повышенная влажность, он бы обязательно полетал в ночном небе, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Но хватало и ночной прохлады, остужающей его тело.
Дипт и Дент, войдя в фазу полнолуния, отчетливо освещали столицу. Как любит он этот мир! Какими чуждыми и враждебными рисуются ему прочно сидящие теперь в его памяти земные картины.
Город маака – бесформенное нагромождение тысяч полупрозрачных сфер, соединяющихся между собой переплетением труб-коридоров, с обугленными и обезображенными кислотами пиками сторожевых башен… Город махаон, словно уродливая опухоль вздувшийся над поверхностью земли зеленой полусферой изорванного, обвисшего нелепыми лохмотьями флуонового купола… Отвратительные зловонные подземелия приамов…
– Позволь мне сказать тебе еще только несколько слов, и я исчезну, – вновь влез в его мысли думатель.
– Говори, – разрешил король, испытывая досаду от того, что не замечал в себе его присутствия.
– Когда-то давно, уничтожив свой мир, бескрылые надеялись продолжить себя в нас – искусственно созданных ими существах. И это им почти удалось. Почти! Они допустили ошибку, сделав бабочек предрасположенными к телепатии. Думатели у маака, бессрочники у махаонов… А в конечном итоге – ОН, существо в тысячи раз более страшное, чем убитый тобой т’анг. Мир бабочек двигался к самоуничтожению даже быстрее, чем мир бескрылых.
Лишь счастливая случайность привела сюда, на Безмятежную, бабочек, лишенных порочного свойства телепатии. Лишь тут мир может развиваться дальше, приближаясь к идеалу, о котором мечтала наша мать Ливьен. Земной же мир бабочек – неудачная попытка, память о которой должна исчезнуть вместе с памятью о мире бескрылых, прежде чем метастазы болезни доберутся сюда.
– Хватит! – рявкнул Лабастьер вслух. Тут, на веранде, он не боялся разбудить своим голосом Мариэль. – Между прочим, и на Безмятежной есть телепаты – ты, я, мой сын…
– Я думал об этом и знаю, как использовать этот факт во благо и только во благо. Я продумал и многое другое. Например: приближаясь к Земле, я неминуемо попаду в ЕГО поле, и ОН подчинит меня себе. Но я рассчитал траекторию таким образом, что скорость, с которой мой космический корабль будет нестись к земному солнцу, будет к тому времени уже столь велика, что, при всем желании, я не смогу ничего изменить…
– Дядюшка! – взмолился Лабастьер Шестой, вернувшись в спальню, заползая на гамак и пристраиваясь рядом со спящей женой. – Пожалуйста, отпусти меня! Я же сказал тебе: я не считаю себя вправе уничтожить целый мир…
– Но ты не можешь устраниться от защиты мира Безмятежной. Ты – король.
– Уйди! – Лабастьер вложил в это слово всю боль, которая накопилась в нем.
