– Слушаю тебя, мой молчаливый друг.
– Мариэль права. Эти существа не были бабочками в полном смысле слова, так как они не имели свободы воли. И поступок той синеглазой девушки, которую я тоже прекрасно помню, лишь подтверждает это. Т’анг управлял ими при жизни, а, издохнув, за те же ниточки уволок их за собой…
– Я надеялся, что не всех, – вздохнул король. – Я надеялся, что погибли только самые слабые, и жизнь в этом селении восстановится…
– Там, где земля закована в камень, жизни быть не может, – заявил Лаан. – Не жалейте их, мой король. Если помните, мы, ваши тогдашние спутники, на себе испытали блаженный морок мокрицы-чародея. И даже сейчас, несмотря на время, если бы мне предложили отдать свою жизнь за еще одну порцию этих чар… Я не уверен, что смог бы устоять.
– Вы не преувеличиваете, друг мой? – с недоверием глянул на него король.
– Преувеличиваю, – признался Лаан. – Сейчас я, памятуя об ответственности за сына, конечно, отказался бы… Но потом всю жизнь жалел бы об этом.
Отряд добрался до противоположного края площади.
– Спасибо вам, друзья, за то, что вы стараетесь помочь мне не чувствовать себя виноватым… – сказал король. – И я склонен согласиться с вами. Но только потому, что, убивая т’анга, я не знал о его бесплодии и не знал о том, что это приведет к гибели всех жителей селения… Побуждения мои были благими. А если бы знал… Они никому не мешали. Да, несчастные были поражены его чарами, но никакого вреда это никому не приносило. И, кто знает, как все обернулось бы, если бы я позволил событиям идти своим чередом.
– Все было бы точно так же! – уверенно заявил Лаан. – Рано или поздно т’анг издох бы, а с ним погибли бы и все его бабочки.
– Не факт, – возразил король. – Возможно, медленно угасая, он терял бы свою силу, и бабочки понемногу выходили бы из-под его влияния. Возможно, также, смертельным для них стало именно то, что т’анг умер в тот самый момент, когда они были под воздействием его чар, а если бы это случилось в другое время…
– Но вы же сами сказали, что ничего этого не знали! – воскликнул Ракши.
Невесело усмехнувшись, Лабастьер Шестой обернулся к нему:
– Это лишь подтверждает то, что король не имеет права на скоропалительные решения. В особенности если результаты их необратимы.
– Мой король, – обратилась к нему супруга в диагонали Дипт-Фиам, которая до сих пор молча прислушивавшалась к разговору и внимательно осматривавшаяся. – По-моему, мы убедились, что помогать тут некому… Кое-какие признаки заставляют меня считать, что многие из этих бабочек умерли не сразу после гибели т’анга, а позднее, от распространившегося в селении недуга, – как и многие самки махаон, Фиам была достаточно сведуща в вопросах медицины. – И опасность заразиться имеется до сих пор.
– Разложение плоти вызвало болезни, погубившие тех, кто остался… – мрачно откликнулся Лабастьер. – Раз вы считаете нужным, дорогая, мы не будем продолжать эстафету смерти и немедленно покинем это гиблое место. Ракши, прикажите всем занять свои места, и поспешим. До вечера отойдем отсюда как можно дальше, разобьем лагерь в травянистом лесу и заночуем. С тем, чтобы днем, перебравшись через обрыв, быть в родном селении вашей жены.
Ракши отдал приказ, и гвардейцы вспорхнули в седла. Лабастьер Шестой обернулся к его сороконогу, нашел глазами Тилию и сказал ей:
– Посмотрим, посмотрим, правильно ли истолковал ваш дядюшка послабления в законе по поводу сложных приспособлений…
Та, озорно улыбнувшись, бросила в ответ:
– Я уверена, что правильно. Вот только не уверена, одинаково ли мы с вами понимаем это слово.
– Если бы не моя личная симпатия, я счел бы этот ответ за дерзость, – покачав головой, усмехнулся Лабастьер и двинулся вперед.
Отряд был готов к предстоящему спуску с крутого обрыва, и тот прошел без сучка и задоринки. А вот встреча, которую устроил королю Дент-Пиррон, не походила ни на что виденное им ранее, и, если бы не явный комизм, наверное, не на шутку рассердила бы его. Уже издали отряд заметил на горизонте облако, которое, при ближайшем рассмотрении оказалось толпой снующих в воздухе бабочек. Очень медленно, медленнее пешехода, перемещалось это облако навстречу монаршему отряду, и если бы тот значительно быстрее не двигался сам, воссоединились бы они дня через два.
Когда же, наконец, расстояние сократилось настолько, что облако перестало восприниматься монолитным, и стало возможным рассмотреть каждую отдельную бабочку, все прояснилось. В центре этого клубка, размахивая крыльями, висел прицепленный флуоновой нитью к огромному желтому воздушному пузырю толстяк Дент-Пиррон в своем фамильном серебристо-золотисто-полосатом одеянии.
Снующие вокруг него бабочки то подталкивали вперед пузырь, то тянули самого Пиррона за руки и за ноги, то с хохотом отлетали в сторону, уступая место другим.
Лабастьер Шестой нахмурился. Самым естественным ему виделось все же разгневаться. Такое впечатление, что Пиррон специально избрал для встречи с ним способ на грани фола. Ведь еще во время их знакомства они обсуждали «летательный пузырь» как запретное изобретение. С другой стороны, толстяк был королю глубоко симпатичен, и Лабастьер надеялся, что тот сумеет как-то разумно обосновать свое поведение.
– Мой король! – понимая щекотливость ситуации, заговорила Тилия. – Я уверена, дядюшка лишь желал выказать вам должное почтение. Ведь этикет предписывает навстречу особо важным гостям лететь, расправив крылья. Подняться на крыльях Пиррон не может, последний же ваш меморандум «О приспособлениях и изобретениях» делает воздушные пузыри абсолютно дозволенными.
– Из чего это следует? – саркастически осведомился король.
– Цитирую, – отозвалась Тилия: – «Дозволенными считаются приспособления, имеющие в своей конструкции не более трех движущихся относительно друг друга деталей…» Летательный пузырь не содержит в своей конструкции и двух движущихся относительно друг друга деталей…
