Смерть настигала воинов-ураний еще до того, как те успевали натянуть тетивы своих луков. Спастись бегством в поднебесье было невозможно, смерть настигала и там: махаоны, порхая в воздухе, безжалостно добивали тех, кто пытался вырваться из гибельного круга всадников в небо. Стоны и предсмертные крики оглашали цветущую поляну. Горели деревья.
Путники затаились. У Ливьен заныло сердце. Она вспомнила, как на этом самом месте вели свой прелестный хоровод девушки-урании… Теперь-то она знала, что дикари, несмотря на свой воинственный и дикий вид, нежны душой и поэтичны, пожалуй, значительно более, чем остальные виды бабочек.
Напавшие представляли собой как бы прилипший к земле пузырь, внутри которого бился клубок из воинов-ураний. Клубок этот таял, а гора трупов на земле становилась все выше и выше.
Ливьен вздрогнула, услышав возле себя возню. Она оглянулась и не веря глазам, уставилась на своих спутников. Рамбай и Лабастьер, рискуя сорваться с ветки, ожесточенно боролись друг с другом, а Сейна пыталась разнять их.
Они дрались молча, стиснув зубы, понимая, что быть замеченными махаонами, значит – умереть.
– Да что это с ними?! – шепотом воскликнула Ливьен.
– Рамбай хотел лететь на помощь дикарям, а Лабастьер не позволил ему.
Понятно. Уж если у неё картина истребления ураний отозвалась глубокой душевной болью, каково же тогда было состояние Рамбая?
Лабастьер оказался сильнее Рамбая. Он сумел завернуть отцу за спину руку и теперь держал его в неудобной позе, прижимая лицом к ветке.
– Выслушай меня, – хрипло дыша, зашептал он. – То, что ты хочешь сделать – глупо! Ты погибнешь, и это единственное, чего ты добьешься.
– Лучше Рамбай погибнет в бою, чем будет отсиживаться здесь и смотреть, как убивают его братьев!
– Но я знаю, как спасти их. Во всяком случае, хотя бы некоторых из них.
– Говори, – сквозь зубы процедил Рамбай.
– Они ищут НАС. Они убивают ураний потому, что уверены: мы – среди них. Они руководствуются тем, что видит Дент-Байан, а сейчас этот ориентир потерян ими…
– Отпусти меня, сын, – прошипел Рамбай. – Я все понял. Поспешим!
Лабастьер ослабил хватку.
Уже в полете Рамбай объяснил Ливьен и Сейне их план. Вместе со снявшим с глаз повязку Дент- Байаном они полетят обратно к горам, и махаоны, оставив в покое ураний, погонятся за ними. Через некоторое время они спрячутся в какое-нибудь дупло, а Дент-Байан продолжит путь один, ведя за собой махаонов. Остальные, переждав, вернутся к ураниям. Потом и Дент-Байану нужно будет спрятаться в какое-нибудь темное дупло и просидеть там как можно дольше, чтобы махаоны потеряли его след. У Дента будет шанс спастись, хотя рискует он и больше, чем остальные…
План был жесток, но логичен. Во всяком случае, ничего другого им не оставалось. Слишком высокая степень риска, которому по этому плану должен был подвергнуться Дент-Байан, смущала, пожалуй, только Сейну. Она молчала, но была мрачна, как туча. Рамбай же, успокаивая совесть, бормотал:
– Он – махаон… Его братья убивают моих братьев… Он один может увести…
Дент-Байан принял план Лабастьера без малейших возражений, и они вылетели в направлении гор.
В начале первого дня полета Ливьен еще сомневалась, верно ли они поступают, действительно ли махаоны полетят за ними. Но уже вечером Рамбай возбужденно сообщил:
– Запах махаонов. Они близко опять.
Ливьен привыкла доверять чутью Рамбая.
К концу четвертого дня полета Лабастьер объявил:
– Все. Дальше Дент полетит один.
– Нет, – возразила Сейна, – он полетит не один. С ним буду я.
– Ты нужна нам! – воскликнула Ливьен, испугавшись, что потеряет единственную подругу, и искательно посмотрела на Рамбая и Лабастьера.
– Я останусь с ним, – твердо повторила Сейна. – И даже не пытайтесь переубедить меня.
Рамбай отвел глаза, а Лабастьер, согласно кивнув Сейне, сказал ей:
– Если ты решила так, то нам это только выгодно. Лети рядом с ним, побольше разговаривай… Сделай так, чтобы тот, кто смотрит его глазами, как можно позднее понял, что вас только двое…
Рамбай тронул руку Ливьен и тихо произнес:
– Наш сын не по возрасту умен.
И Ливьен с горечью осознала, что в интонациях его голоса сквозит презрение.
3
Тронул я ветку, она, шевелясь,
Тайну шепнула мне:
«Ты – это я, но во сне бытия
Тождества правды нет…»
