побережье суетятся серокрылые чайки. В поисках падали шныряют песцы и совсем не обращают внимания на грозный недовольный рев секачей. Неподалеку от котиков на камнях отдыхают гигантские морские львы — сивучи.
Деловито попискивают длинноклювые кулики и лапландские подорожники. То тут, то там снуют юркие пуночки и овсянки.
Невозможно представить себе лежбище и без таких птиц, как топорки, бакланы, ипатки, глупыши… И все эти беспокойные соседи прямо или косвенно связаны друг с другом.
Серокрылые чайки — главные санитары лежбища. Питаясь отходами котиков, они очищают побережье.
Чайки начинают присматриваться к лежбищу еще до массового выхода морского зверя на сушу.
Когда у чаек появляются птенцы, им приходится постоянно курсировать между лежбищем и своими гнездами. В это — время птицы становятся особенно шумными и драчливыми. Более опытные и взрослые теснят молодых. Но агрессивность чаек не распространяется на котиков и других обитателей лежбища.
Остерегаются чайки лишь песцов. С опаской они отбегают или отлетают в сторону, как только рядом появляются эти пронырливые зверьки. Похожим на лисицу хищникам никто не доверяет на острове — ни птицы, ни морские звери.
Они тоже санитары лежбища. Но бывает, что особо обнаглевшие песцы нападают на маленьких котиков и загрызают их. Однако подобное случается редко.
Да, происходят иногда стычки и конфликты между соседями. Но все же чувствуется на лежбище мудрая рука хозяйки, которая заставляет жизнь обитателей этого дома двигаться в едином ритме. Имя хозяйки — Природа.
Цветы острова Беринга
Несколько раз приглашали меня на утиную охоту, да все не было времени. Наконец выбрался вместе с Виктором, рабочим зверозавода.
Долго шли тундрой. Не торопились. До вечерней зорьки еще уйма времени. Иногда мы останавливались и любовались летним ковром тундры и разноцветьем сопок. Растительный мир наверстывал упущенное после затяжной северной зимы.
Есть в тундровых цветах острова Беринга особая, скромная красота.
В чем она?
Пожалуй, в контрасте с угрюмыми скалами, неумолкающим прибоем, частыми туманами, стремительными ветрами.
Цветов на острове много. Лиловые ирисы встречаются за околицей села и в огородах. Даже вдоль дороги пестрят их венчики, издали похожие на усталых бабочек. Разбежались во все стороны по тундре белые, с золотым солнышком в центре, веселые ромашки. А на склонах сопок уже распустились луговая герань, бледно-розовый анемон, синий колокольчик…
Встречались на острове Беринга еще какие-то цветы, но мне так и не удалось выяснить их названия.
Солнце уже коснулось краешком диска моря. Час вечерней зари…
Мы добрались наконец до места. Виктор оставил меня на одной «засидке», сооруженной из плавника и травы, а сам отправился к другой.
Конец охоте
Я постелил на камнях штормовку и улегся. Ждал долго, а уток все не было и не было. От нечего делать начал мысленно представлять, что сочинит неуемный фантазер Витька по поводу нашей утиной охоты.
Мой товарищ по сегодняшней охоте славился в Никольском своими выдумками и странными, несуразными приключениями. Дня не проходило, чтобы он не попал в какую-нибудь историю или, по крайней мере, не сочинил ее.
То на его лодку напала гигантская белая касатка; то он вступил в поединок с матерым сивучом и, конечно, победил зверя; то предотвратил высадку на лежбище котиков каких-то браконьеров или становился свидетелем появления из океана неизвестных существ.
Трудно иногда было понять приезжим на острове Беринга, где в его рассказах — правда, а где — разгул неуемной фантазии. Местные жители, как правило, не верили ни одной Витькиной побасенке, но все же с удовольствием слушали его.
Что же он соврет сегодня? Особенно если охота будет неудачной. Наверное, скажет, что уток распугало доисторическое чудовище, выплывшее из моря, или неопознанные летающие посланцы далеких миров…
От солнца остался лишь рваный, чуть виднеющийся над водой, клочок, а утки так и не появились.
Конец охоте…
Пора искать Витьку и возвращаться в село.
Я прошел берегом метров пятьсот, но его нигде не было. Что за ерунда? Куда он мог подеваться на открытой местности? Небось, опять какой-нибудь фортель выкинул…
Хрустели под ногами ракушки. Усиливался рокот прибоя. Неподалеку, розовые от вечернего света, скалы напоминали покинутый всеми заколдованный древний город. Однако никаких признаков присутствия человека не слышно — не видно.
Вдруг я заметил среди камней ружейный ствол.
— Виктор!.. Вить!..
Тот не отозвался. Я подошел поближе и обомлел.
Чертовщина какая-то! Витька лежал прямо на камнях. Глаза его были закрыты, лицо зеленое, а одежда вся насквозь мокрая.
— Что случилось?! Слышишь?!
— Т-ты см-м-мерть видел к-когда-нибудь? — вдруг застучал зубами Витька и принялся, наконец, стаскивать куртку и сапоги.
— Всякое бывало, — настороженно ответил я.
— Вся-а-а-кое, — укоризненно протянул он. — А я видел только что. Совсем рядом…
«А жить все-таки лучше!..»
Лишь когда мне удалось развести костер, Витька начал свою душещипательную историю.
— Подстрелил я здоровенную утку, а она в море упала. Прямо в одежде кинулся за ней. Дотянулся, схватил, а тут самого кто-то за ноги цап — и вниз, на дно. Рвусь к берегу, а меня опять — дерг! Волны, заразы, одна за другой шарашат по башке — вздохнуть не дают. Воды наглотался, одежда набухла. Ну, думаю, конец. Обидно так стало: до берега ведь рукой подать. Тут-то смерть и появилась собственной персоной… Суетная какая-то попалась, а может, припадочная. Рожа у нее разноцветная, и голова подергивается. Верещит, а чего — не поймешь. За руки и ноги хватает, будто я ее чем-то разозлил… Всегда мне не везет: даже смерть явилась — чокнутая.
«Во дела! Это уже похуже сочинений о гигантской касатке. Настоящий бред…», — сокрушенно подумал я и добавил вслух:
— Как же ты мог подстрелить утку?.. Что-то я не слышал выстрела…
