Аспирин напоследок швырнул в тамбур пару гранат, то же сделал Пауль, удерживая одной рукой клетку. Капище мы, может, и не разрушили, но попортили изрядно, отец Дормидонт должен быть доволен.
Но плечам и спине тут же застучал гравий, но мы ломились так, что с ходу с хрустом проскочили кустарник и, не останавливаясь, по инерции пронеслись дальше. Я притормозил, крикнув:
— Давайте вперед, метров сто, и ждите!
Два вагона горели. Бюреры метались взад и вперед, не зная, гнаться за похитителями или спасать пожитки, которыми, наверное, весьма дорожили. В воздухе довольно сумбурно вился целый рой гравия, стрекоча по листве, словно пулеметные очереди, и тучно врезаясь в стволы деревьев.
— Отступаем! — закричал я, подбегая и тормоша за плечо Петракова-Доброголовина. Профессор увлеченно стрелял из своего «стечкина», и я дернул его посильнее.
— Ага, ага! — закивал Петраков-Доброголовин.
Соболь тоже заметил меня, в последний раз выстрелил из ружья — крупный бюрер в некоем подобии церковного одеяния чучелом свалился с крыши вагона, куда успел забраться для руководства операцией. Видать, это и был поганый ихний «батюшка», личный враг Дормидонта.
— Господи мой, господи, агнче божий, вземляй грехи мира, возьми от мене бреме тяжкое грехов моих; господи мой, господи, я ко агнец безгласен, на заклание веденный, научи мя терпети находящая мне злая без роптания. Господи мой, господи, Адамово рукописание раздравый, раздери рукописание безчисленных грехов моих; господи мой, господи, разбойниче покаяние приемый, приими и мое грешнаго покаяние. Господи мой, господи, мертвых воскресивый, воскреси душу мою, умерщвленную грехми! — вопил священник наподобие сирены. Зрелище было апокалиптическое: пылающие и дымящиеся вагоны, мечущиеся бюреры, каменный град… Твою мать!
Крупный кусок гравия влепился мне в скулу, отрезвив и заставив еще раз дернуть впавшего в боевой экстаз профессора.
— Товар взят! — крикнул я ему в ухо, смахивая струйку крови, щекотно побежавшую по щеке и за воротник. — Уходим!!
Петраков-Доброголовин снова закивал. Соболь уже продирался сквозь густой крушинник, и мы последовали за ним.
— Господи, спаси мя погибающаго! — вопил священник, сноровисто перезаряжая гранатомет и стреляя в обитель бюреров. — Се, кораблец мой бедствует от искушения волн житейских и близ потопления есть! Но ты, яко бог милосердный и сострадательный немощем нашим, властию твоею всесильно запрети волнению бедствия, хотящих погрузити мя и низвести во глубину зол! И да будет тишина, — крикнув это, священник вскинул на плечо опустевший гранатомет и достал пистолет, — яко ветры и море послушают тебе! Аминь!
Это было последнее, что я видел, потому что мы скрылись в лесу и бросились бежать сквозь ельник, хлещущий по лицу своими колючими жесткими лапами.
Глава тринадцатая
Дело — труба
Тяжелый болотный дух пропитал все вокруг. Даже привычное в лесу потрескивание веток превратилось в какое-то почавкивание, всхлипывание. И дождь, который лил сплошной стеной, теперь как- то измельчился, перешел сначала в морось, а потом и вовсе в какую-то взвесь в воздухе. И непонятно — то ли идет, то ли испаряется. Наверное, в тропических джунглях такое в порядке вещей, а здесь… Липкий он какой-то был, дождик, и проникал, кажется, аж в мозг. Тянуло поминутно протирать глаза, но это не помогало — туман словно был внутри, а не снаружи. Внутри черепной коробки.
Мы ковыляли по прогибающейся под ногами упругой поверхности, хватаясь за стволы деревьев. В укрытой чехлом клетке с примотанным прибором Петракова-Доброголовина, которую волок Пауль, злобно бормотали бюреры, но на них мне в данный момент было наплевать. Тем более что скоро видимость снизилась до того, что я начал ощущать себя примерно как семидесятилетняя подслеповатая старуха, которая где-то посеяла свои очки. Ни черта не видать, в глазах словно мелкий песочек, вокруг — какие-то тени. И слух не обострился вопреки распространенному мифу, а как-то наоборот — словно в уши ваты натолкали. Мне эти фокусы совсем не нравились, напоминая давешнюю бетонку. Я скомандовал всем стоп и ложиться. Похоже, этому предложению обрадовался только Аспирин, который сразу же вспомнил о том, что не сидел шесть дней, аки тот Киса из старинной книжки (Киса — не сталкер, и книжка не про Зону, я и такие читаю иногда). Остальные с опаской опускались на корточки. Но, оказалось, не зря: там обнаружился сюрприз: по низу, примерно до колен, никакого тумана не было вообще, он полз над головами какими-то неровными сгустками, цеплялся за стволы деревьев, поглощая не только видимость, но и звуки. Внизу слух тут же восстановился. Я подумал, что, будь я сейчас в любой другой точке Земли, сроду бы меня не удивил этот туман — обычное природное явление. Эта мысль мне никак не давала успокоиться, потому что я не в любой точке Земли. А в этой, конкретной. И здесь, в этой точке, может быть нее что угодно — заснешь в таком тумане, а проснешься… ну, не знаю. Может, и вовсе на Сириусе проснешься. Однако все были спокойны, уставшие, раздраженные, но насчет тумана — спокойные. Я прислушался к своим ощущениям — нет… ничего. Да и остальные, чай, не первый день в зоне. В общем, я тоже успокоился и на всякий случай поинтересовался мнением остальных. Хотя ничего такого в самом тумане не было, мы решили переждать. Не ползти же на четвереньках, в самом деле…
Как раз случился небольшой островок, песчаный и твердый, поросший редкой жесткой травой, напоминающей лезвия ножей. Мы развалились на нескольких квадратных метрах, и я с трудом удерживался от того, чтобы не задремать.
Бегство из городка бюреров вымотало из нас все, что сохранилось после довольно комфортного пути к нему. Отец Дормидонт прикрывал нас до последнего, я слышал на бегу неразборчивые куски его проповеди и расчетливые пистолетные выстрелы.
— Интересно, батюшка жив? — спросил Соболь, вытряхивая хвою из ружейных стволов.
— Что ему сделается! — оптимистично сказал Аспирин. — У меня такое подозрение есть, что поп этот — не совсем и поп.
— Как это? — заинтересовался профессор.
— Ну, как-как. Вот про Болотного Доктора слыхал, чува-ак?
— Разумеется.
— Вот. Болотный Доктор — он же тоже вроде доктор, но не совсем доктор. Или Черный Сталкер — он вроде бы и сталкер, и в то же время не совсем сталкер. Полный офсайт, короче. То же и поп.
— Про него много всякого рассказывали, про попа нашего, — сказал я. — Но мне кажется, что он самый обыкновенный человек. Свихнулся малость на православии, с кем не бывает… Но он обычный мужик. Скорее всего и не поп даже. В смысле, семинарий не оканчивал, или где они там учатся на священников.
— Потому и волнуюсь за него, — вздохнул Соболь. — Душевный человек. И молитвы знает. Не то что в нашем храме городском батюшка — пьяница и дебошир.
— Я запомнил, где он живет, — успокоил я Соболя. — Будет время — сходишь в гости. Можешь и бюреров заодно навестить, если к тому времени не переедут.
— Сходишь тут в гости, — мрачно сказал Пауль. — У меня ноги не двигаются уже. Может, нормальный привал сделаем? Все равно туман кругом. Я вот твои ухи не вижу ваще.
— Брат, ну что ты несешь? — сказал я. — Именно, что туман кругом. Ни хрена не видно, и кто там в тумане — тоже не видно. Сидим на этой залупе песчаной, а нас, может, окружают уже.
— Тёмные?! — предположил Аспирин, резво подхватив свой автомат.
— Может, Тёмные. А может, мутанты. Давайте-ка еще на пять минут расслабимся, и вперед.
Расслабились, как тут не расслабиться. Ноги в самом деле гудели, Пауль не врал… Я потянулся, мышцы спины отдались тупой болью.
Внезапно почти рядом раздалось отчетливое «ку-ку». Не человеческое «ку-ку», а настоящее, птичье.
