голос, кричавший:
— …Лиза! Лиза, бери детей, документы, деньги и скорее к администрации! Оттуда пойдут автобусы! Ничего больше не бери, багаж с собой нельзя! Я на базе, приеду позже, за меня не волнуйся! Военные говорят, что все будет в порядке… Лиза! Лиза!…
— Алло, — тихо пробормотал я.
— Лиза, бери детей, документы, деньги и скорее к администрации! Оттуда пойдут автобусы! Ничего больше не бери…
— Он… он не отвечает… — растерянно сказала блондинка и заплакала.
Я аккуратно положил трубку.
Эпизод с телефоном испугал всех куда больше, чем Стронглав или Излом. Я не препятствовал мамашке, со слезами рассказывавшей, как она только что слышала по телефону голос черт знает когда умершего человека. Оно и понятно: чудовищем напугать человека проблематично, чудовище смертно и ранимо, что доказал покойный генерал. Храбрые парни с ружьями придут и убьют чудовище. «Жгучий пух» можно не хватать руками. А вот что поделать с совершенно необъяснимыми вещами? Неожиданное приключение Ирочкиной матери пошло на общую пользу, хотя на самом деле именно Ирочка попала в самую жуткую переделку. По малолетству, правда, не все сумела оценить, но к детскому психиатру я бы ее сводил по возвращении.
— Слушай, я так понял, тебе тот мужик денег обещал? — спросил, подергав за рукав, Скунс. Он нес клетку с бюрерами — тайны из своего хабара я уже не делал.
— Обещал, — механически ответил я.
— Но он же свалил. Зачем ты тогда тащишь эту компанию за собой? Посади их в дом покрепче, запри, пистолет оставь… Придешь — кинь воякам информацию анонимно, мол, так и так, сидят в доме. Ориентиры дай.
— Видишь ли, Скунс, не все так просто.
— Типа? — озадачился тот.
— С одной стороны, не все деньгами измеряется. Но это я так сказал, для красоты.
— Я понял, — разъехался в беззубой улыбке неудачливый торговец. — Я ж тебя знаю, Упырик.
— С другой стороны, с самолетом и в самом деле имеются сложности. Вот я думаю: они же явно успели доложить диспетчерам своим, что падают. Даже если и не успели, самолет не утка, с экрана радара пропал — сразу засекают круг поиска. Тут вертолеты должны туда-сюда сновать, а их нет.
— Э-э… наверно, — согласился Скунс. — И что?
— То, что эти люди никому не нужны.
— Тем более — запри их в доме и оставь.
Я отмахнулся — объяснять Скунсу основы гуманизма не хватило бы терпения даже у педагогичной Вероники Сергеевны.
После колхоза путь наш был монотонным и изнурительным. Жара, духота, пыль, и главное — нет воды. Взрослые еще держались, а дети начали ныть. Вероника Сергеевна дважды подходила ко мне и спрашивала, нельзя ли поискать ручей. Я объяснял, что к Зоне воду нельзя без особой нужды пить даже сталкерам с их лужеными глотками, а запас нейтрализующих таблеток кончился. Отдал свою флягу с остатками воды, но детям хватило всего по глотку. Оставалось спиртное, но его лучше пока не трогать, и уж тем более ребятишкам оно подавно ни к чему.
Пивка бы холодного… Я припомнил, как приезжали приятели из Харькова, как сидели на бережку речки и пили ледяное бутылочное пиво с жирненькой таранью. К тому времени я уже окончательно освоился, завел друзей и связи, Джабраила не боялся — его бы наши размазали по всему Периметру, вздумай он явиться или кого-то послать.
Один из приятелей — как бишь его? забыл… — спросил, не жалею ли я. Они, мол, кино снимают, а я тут по кустам от мутантов бегаю. Разве достойное занятие для взрослого человека?
Не помню, кстати, чего я ответил. Пошутил, кажется. По поводу того, что они кино снимают, а я в этом кино живу. И только сегодня полностью осознал, что я действительно живу в кино. Весь окружающий мир поглощен собственными заботами: политикой, экономикой, кто-то с кем-то за что-то воюет… Курсы валют, цены на нефть и газ, провал нанотехнологий, эпидемии и театральные фестивали, модные показы и продовольственный кризис… Нажал кнопочку на пульте — и ничего этого нет. Да, курс евро влияет на стоимость хабара, оружия, амуниции. Но это воспринимается как буйство стихии. Что сделаешь с ураганом?
Поэтому сталкеры никогда — ну, почти никогда — не базарят о политике и экономике. Их культурный досуг заключается в основном в просмотрах телевизионных шоу и спортивных программ, а в идеале — стриптиза в заведениях. Потому что мы все живем в бесконечном кинофильме, а те, кто за гранью экрана, нас мало интересуют. Если только они сами не втискиваются в этот экран, как произошло с пассажирами злосчастного авиалайнера…
— Вы раньше слышали истории о подобных телефонах? — спросил профессор. Начпрод Аспирин выдал нам с ним на двоих пакетик чипсов, и от беседы отвертеться никак не получалось.
— Слышал, — сказал я, засовывая к бюрерам свежеподстреленную ворону. Сразу же захрустели кости, потом раздался болезненный кашель — перьями, видать, подавились. Стряхнул с пальцев воронью кровь и сунул руку в пакетик.
— И что говорят? — Петраков-Доброголовин поморщился, глядя, как я отправляю чипсы в рот, но тоже начал есть.
— У Зоны особая энергетика. Может быть, какая-то часть телефонных разговоров просто застряла в кабелях. Тот голос, что я слышал в доме, был закольцован. Не забудьте и про всякие АТС. Что-то, возможно, улавливается из внешнего мира. Потому всякое можно услышать.
— То есть разговоры вполне обыденные? Вот такие послания из прошлого?
— Я же говорю — разные. Если человек в Зоне снимает трубку и слышит, как в Одессе, например, один предприниматель заказывает другому привезти пять тонн парного мяса, эта невинная информация приобретает совсем другой подтекст. Он-то не знает, что абоненты — в Одессе… Некоторые не только слышат, но и говорят. Получается игра в испорченный телефон, тоже кого угодно испугает.
Я помолчал, хрустя чипсами. Черт, ну и противная же штука, сплошная соль… Еще больше захотелось пить.
— И все? — спросил Петраков-Доброголовин, чуя, что я не договариваю.
— Некоторые сходят с ума. Но у них, сами понимаете, очень сложно узнать, о чем и с кем шла беседа.
Профессор понятливо покивал.
— Вы странный человек, Константин, — сказал он. — Иногда рассуждаете, как рафинированный интеллигент. И я не удивлен — вы ведь учились на кинематографиста. А иногда…
— А иногда рассуждаю как быдло? — усмехнулся я.
— Почему как быдло. Нет. Как… как бандит, я бы сказал. И ведете себя соответственно.
— Профессор, здесь вести себя по-другому нельзя. Что я должен был, по-вашему, сделать в случае с бунтом на корабле?
— Не обязательно было убивать этого молодого человека…
— Если бы я его не убил, могла начаться серьезная перестрелка. Если помните, именно он предлагал убить меня. И, не исключено, вас тоже — ведь им требовался лишь один проводник до Периметра, а вы на проводника никак не тянете.
— Об этом я не подумал, — признался Петраков-Доброголовин.
— Да вы сами кого угодно убьете за своих бюреров.
— Зачем вы так говорите? — обиделся профессор.
— А не вы ли предлагали мне оставить пассажиров у самолета? Прекрасно понимая, насколько снизятся их шансы на выживание. И все из-за ваших драгоценных карликов!
— Но я действительно думаю, что каждый должен заниматься своим делом.
— Не знаю, оскорбит ли вас это, но час тому назад господин Скунс предлагал мне примерно то же самое. Поскольку заплатить мне теперь никто не сможет — значит надо всех загнать в дом, запереть, а по
