Чудин писал, а Вольге казалось, будто скрипят тяжелые затворные ворота в клетях посадника, и нет теперь другу Бояну воли бегать с ними на Ирпень-реку: у посадника и Бояну сыщется работа на подворье или в поле стадо пасти.
— Жить будешь, как и ранее, в своем дворе, — неожиданно сказал посадник Самсон, и Вольга услышал, как облегченно вздохнул Боян. — Но все рукоделие отныне станешь приносить сюда. Я сам и буду сбывать в Киеве. А теперь тебе выдадут кормовые. Ступай в повалушу.
Вольга оставил Бояна дожидаться своего отца Сайгу, медленно побрел прочь от посадникова терема. И вновь вспомнил землянку Луки, голодных девочек и серое лицо Руты. Не было сил идти спокойно, и он побежал со всех ног.
Во дворе Василько скучал у телеги, бесцельно ковыряя землю острой палочкой. Рядом Воронок на привязи, тянется мокрыми губами к пожухлой и вытоптанной траве подворья: уже несколько дней стоит жара и ни одного дождя над Белгородом. Три дня тому назад вышли они за вал травы нарвать вместе с княжьими дружинниками, да оказалось, что в треховражье печенегов едва ли не больше поналезло, чем кустов выросло. Схватились дружинники за мечи, сеча вышла краткой, но кровавой — отбились, благо лучники со стены помогли, как отбежали на свой вал под стены. Василько с Вольгой успели нарвать травы котомку, но надолго ли это голодному коню? А чем кормить коня назавтра?
— Василько, почто нам так сидеть и ждать смерти, уподобившись говяде, привязанной к столбу! Надумал я выйти в печенежский стан, корм поискать.
Василько поднял на него грустные карие глаза. В них промелькнуло удивление, но тут же погасло, и он обреченно отмахнулся от слов товарища:
— Мыслимо ли такое? Из ворот не дадут выйти — стрелами побьют.
Вольга, озираясь по сторонам — нет ли взрослых рядом? — заговорил шепотом. Василько слушал. И вот его глаза засверкали надеждой, щеки от возбуждения побледнели.
— Не сробеешь ли идти со мной? — спросил Вольга, кончив шептать в ухо товарищу.
— Нет! — твердо ответил Василько. — Негоже оставлять тебя в таком деле одного. Разве не други мы?
Вечером после скудного ужина — мать Виста поставила на стол горшок с жидкой кашей из гороха — Вольга подошел к отцу Михайло.
— Дозволь, отче, нам вновь с Васильком сходить на стену. Вдруг ныне Янко прибежит домой.
Отец Михайло отпустил с наказом беречься, не словить печенежскую стрелу через частокол.
Згар, друг Янка, не удивился, завидев Вольгу с товарищами на стене: что ни вечер — поднимались они на помост, спускались со стены к треховражью нарвать коню свежего корма, а потом долго слушали тишину ночи — не подаст ли Янко сигнала. Но вечера проходили, а его все не было.
Вольга дождался, когда дружинники вновь спустились за стену, и позвал Василька и Бояна:
— Идемте спешно, как бы в сумерках не отстать нам.
Котомку нарвали быстро, увязали. Поблизости тихо переговаривались дружинники, иные с луками наготове засели по кустам, высматривая, не подкрадывается ли змееподобный печенег по зарослям?
Стемнело как-то сразу, наверно, оттого, что с запада наползли серые облака. Вольга оглянулся. На ирпеньской стене дружинники стояли густо, копья, будто высокие камыши, торчали над частоколом.
— Пора, дружинники возвращаются, — прошептал Боян. Ему страшно, он впервые вышел с Вольгой и Васильком за стену.
Вольга отдал ему котомку, сказал чуть слышно:
— Поднимешься на стену: скажи Згару, что мы идем в печенежский стан за кормом. Сыщем ли — то в руках божьих. Пусть Згар воеводу про наш уход оповестит, да на страже пусть у Киевских ворот встанут. Мы там с Васильком обратно придем. Ну, Василько… — Вольга повернулся к реке — светло-серой пеленой стлался дым по заирпеньскому лугу. Боян, оглядываясь, поспешил к стене.
Отползли по рву, а потом с опаской спустились к реке: загодя высмотрел Вольга места, где хоронились над кручей сторожевые русские лучники. Их стороной обошли. Вот и Ирпень- река, теплая, задремавшая уже под темным рядном ночи. Так захотелось окунуться в ласковую прохладу реки! Да нельзя — ворог рядом. Вольга только вздохнул сокрушенно да спину почесал, вывернув руку назад до предела. Осмотрелись, и Вольга пригнулся к Васильку.
— Поползем к треховражью, да тихо, не ткнуться бы в печенежскую стражу, себе на погибель…
Василько в ответ поднял руку и сделал знак — понял! Поползли ужами, прижимаясь к земле и осторожно волоча за собой сулицы: не звякнули бы стальными наконечниками о камень, невидимый в высоком бурьяне.
Уже яркие звезды высветились на черном небе, а половинка луны поднялась высоко над Заднепровьем, когда влезли отроки по склону оврага и выглянули из-под куста. До ближнего вражеского костра было шагов полета. Возле него сидели два печенега. Третий лежал в кибитке — его ноги торчали наружу, — что стояла ближе к обрыву, под березами. Высокий огонь почти не давал дыма, но время от времени искрил густо.
— Сухостой жгут, — догадался Вольга. Отблески света тонули в объятиях бескрайней ночи, не дотягиваясь ни до оврага, где сидели они с Васильком, ни до реки под кручей правого берега. Отроки хорошо различали отдельные слова и гортанный смех печенегов: тот, что постарше, о чем-то рассказывал, а молодой, отворачивая лицо от огня, в костер хворост подбрасывал и прибивал палкой, чтобы плотнее ложился на угли.
— Не одолеть нам троих, — зашептал Василько. — Кабы спали они, тогда… Что делать станем? В иное место переберемся?
— Будем ждать, — ответил Вольга, — глядишь, к утру прилягут, притомятся…
Расположились бок о бок, чутко слушая тишину и вздрагивая каждый раз, когда вскрикивала в зарослях оврага пугливая птица или кусок подмытой земли падал в воду. Не забывали и по сторонам поглядывать — ну как выползет печенег из кустов да со спины навалится! Голоса не успеешь подать, не то чтобы с крутого берега во тьму сигануть, от полона спасаясь.
Глаза от беспрерывного мигания костров уставать начали. Вольга уже не единожды ловил себя на том, что лежит с сомкнутыми веками, подбородок уткнув в скрещенные руки. Забеспокоился.
— Не уснуть бы…
— Не усну, — ответил Василько и добавил — Пугливы стали печенеги, не сидят у костров по одному.
— Недавним выходом дружинников в поле напуганы, — согласился Вольга и доверительно сообщил — Удастся нам задуманное — упрошу отца Михайлу меня воеводе Радку в обучение отдать. Хочу вместе с Янком в заставе дозорной быть!
— А мне землю пахать любо, — ответил Василько. — Надежду имел отец Антип — как освободим Могуту от Сигурда, так купим второго коня и в два рала пахать станем. Да все печенеги порушили… Сбережем ли Воронка?
И вновь умолкли надолго. Повеяло от реки утренней прохладой, а за холмами киевскими начала разгораться утренняя заря. Потом туман поднялся от реки и заискрился, будто инеем морозным присыпанный нескупо.
Василько вдруг толкнул Вольгу в бок, шепнул настороженно:
— Гляди, еще один сюда идет.
К ближней от обрыва кибитке, помахивая плетью, шел высокий, при кривом мече печенег. Он грубо растолкал спавшего в кибитке, прокричал что-то, махнул рукой в сторону лагеря и ушел.
— Та-ак, — протянул Вольга, покусывая редкими зубами былинку. — Знать бы, что он сказал?
— Думаю я, — подал мысль Василько, — то старший приходил, к котлу звал трапезничать. Смотри, и от других кибиток поднялись!
— Пришел наш час, Василько! Ползем к кибитке, все меньше страха, чем опять ночи ждать да на то, что уснут эти сидни, уповать!
Продрались сквозь колючий шиповник и поползли, вжимаясь в сырую от росы траву. Вот и кибитка, обтянутая шкурами… Никого! Гулко стучало у Вольги сердце от радости: неужто удастся замысел?!
— Помоги нам, бог русский! Не дай сгибнуть попусту, — шептал он, приподнимая голову над травой, чтобы осмотреться. Удача! Все шесть поводных коней, с ночи привязанные, стоят спокойно, изредка мух хвостом отгоняя. Вольга с трудом пересилил внутреннюю дрожь, поманил Василька.
— Бери ближнего к реке. Рядом стоит поводной — и его бери. Я сяду на чалого и остальных за поводья прихвачу. Поводного коня держи у левого бока, пусть прикроет, коли печенеги начнут стрелы в нас пускать.
— Сделаю так, Вольга, — отозвался Василько. Вольга уловил легкую дрожь в голосе друга, подумал: «Робеет Василько. И у меня руки трясутся». Затылку было холодно, будто кто туда положил горсть снега… Из травы поднялись разом. Вольга несуетно привязал поводных коней к седлу, шепнул:
— Я готов.
— И я… — отозвался Василько. — Плеть захватить надо.
Вольга потянулся из-под шеи вороного коня и с потертой кожи, на которой спал печенег, подобрал длинную плеть.
— Пошел! — почти закричал Вольга, не в силах более сдерживать себя. Метнулся в седло — Василько уже сидел на своем, — поочередно ожег плетью коней на обе стороны и… Замелькали, сгибаясь под копытами, кусты чертополоха, пыльные змейки полетели следом за конскими хвостами!
— Встречают нас! — закричал, ликуя, Вольга, а внутри у него что-то хлопало и екало от быстрой скачки в непривычном печенежском седле. Он увидел, как быстро распахнулись ворота, как неширокий мост через ров опустился, и дружинники с луками вышли им навстречу — печенегов отогнать, что пустились было вдогон.
И — вот он, город! И родные лица вокруг! Бежит Згар, придерживая меч у бедра. Чуть поотстал отец Михайло. И почему-то при доспехах он, будто на сечу собрался. Рядом с ним ратай Антип… Пылят босыми ногами друзья.
Не видел Вольга, но слышал, как, стукнув дубовыми створками, закрылись за спиной тяжелые ворота крепости. Он осадил коня, торопливо спрыгнул на землю ногами в прохладную по рани пыль. Отец Михайло обхватил сына сильными руками — и припал Вольга, прижался щекой к гладкой, ознобно-холодной кольчуге. И вдруг — знать, от избытка чувств — отец дал ему крепкий подзатыльник.
— Мать Виста поплакалась по тебе!
У Вольги едва глаза не вылетели из глазниц от такого проявления радости, но он не обиделся, только охнул и снова прижался к широкой груди отца. Рядом Василько молча винился перед ратаем Антипом в самовольстве, но видно было, что и Антип не в очень большом гневе на сына.
— Посадник Самсон с воеводой идут! — раздался чей-то выкрик рядом с Вольгой. Через торг степенно шагал посадник, а справа от него, весь в ярких бликах — солнце из-за частокола било прямо в грудь воеводе, — шел Радко. За ним, едва поспевая, спешил сотенный Ярый. Шел Ярый и от слабосилия, должно, опирался на короткую сулицу: прежде он с нею не ходил.
Вольга поднял голову. Отец Михайло улыбнулся в ответ на тревожный взгляд сына, сказал:
— Держитесь, неслухи. Сейчас спрос за самовольство будет.
— Ох! — только и успел прошептать Вольга, и Василько в растерянности переступил босыми ногами, взбивая пыль, словно только что пригнанные ими печенежские кони, которые косились глазами на тесно обступивших их белгородцев — всяк норовил погладить сытые бока степных скакунов.
— Та-ак, — заговорил нараспев посадник, затискивая руки за широкий пояс. — Что живы вернулись, то счастье ваше, знать, бог молитвы матерей услышал. Ладно и то, что печенеги не взяли — они бы учинили жестокий спрос, пытая про крепость. Но коли вы теперь здесь, то я спрашивать буду. Как запрет мой и воеводы нарушить посмели, город оставили?
Василько совсем заробел под грозным взглядом посадника Самсона, но Вольга краем глаза уловил за спиной воеводы Радка ласковый взгляд старого сотника, и взгляд этот приободрил его.
