— Береги себя в поле, — напутствовал Горислав Могуту. — Коль на тебе княжье повеление, так донеси его до места, думая о тех, кто теперь в твоей руке, а потому и не рискуй излишне!

— И мне моя голова пока не лишняя, — отшутился Могута и легко вскочил в седло. Бурнастый всхрапнул, почувствовав на себе нового хозяина, но Могута ласково похлопал его по теплой шее, успокоил.

— Да хранит вас бог неба Христос, коль ему все видно с этого неба, — и Горислав в спину перекрестил отъезжающих всадников.

Курган гуннов оказался почти на краю леса, который широко раскинулся по берегам Днепра и его притока — Роси. Далее простиралась бескрайняя, серебристо-серая ковыльная степь с редкими по речушкам и оврагам зелеными островками невысоких деревьев и кустов. Отпустив родненских воев, Могута въехал на курган осмотреться. Далеко справа стоял настороженный предвечерний лес с возможной погоней из засады, впереди — степь, где в любом суходоле или за зеленым островком его так же могла поджидать роковая черная стрела.

— Пошел, поше-ел! — прикрикнул Могута, ткнул бурнастого пятками в бока, пригнулся к его пышной гриве, и конь резво сорвался в стремительный бег.

«Застоялся конь в Родне без ратного дела! — с радостью отметил Могута, подставляя лицо ветру, который от конской головы наискось бил ему навстречу. — Держись, друже-конь, не споткнись, а мне надобно остерегаться этих встречных зарослей, подальше от них, подальше», — сам себе советовал Могута, зорко поглядывая в подозрительные места, где мог затаиться враг.

Метелки серебристого ковыля бились о колени всадника, конь вскидывал голову и мчался, не сбавляя бега, словно и его сердце ликовало от ощущения воли, от свежего встречного ветра, от этого беспредельного, волнами ходящего ковыля, который приятно хлестал о могучую грудь рыже-бурого скакуна…

Печенеги вынеслись из золотисто-зеленой под закатным солнцем рощи в двух поприщах правее Могуты, и он еще раз похвалил себя за то, что гнал коня не прямо, а обходил подобные места на расстоянии не менее двух-трех перестрелов.

— Ах вы, тати степные! — выругался Могута, мельком оглянувшись на преследователей. Постепенно разгоняя коней, они кучно мчались за ним, видимые над ковылем только конскими головами и спинами наездников, которые, как и Могута, приникли к гривам своих лошадей.

«Долго ли они будут гнать меня, словно затравленного волка? — сам себя спросил Могута, зорко поглядывая вперед. — Ежели вскоре не покажутся вежи торков, могут настичь, у них кони свежее моего, мы с ним уже не менее пяти поприщ проскакали!»

Вторая застава печенегов выехала слева, из гущи кустов по склону оврага, когда до задних конников оставалось еще приличное расстояние. Самый резвый из них опередил троих товарищей шагов на двести, выставил хвостатое копье и мчался на Могуту, стараясь успеть загородить ему дорогу.

«Глупец безусый! — без злости ругнул печенега бывалый Могута. — Нешто можно щенку гнаться за матерым волком!» — Не разгибаясь, он достал из-за спины лук — подарок Янка перед самым расставанием в ирпеньской пойме, а тому этот лук подарил Власич, провожая белгородского посланца из Киева к себе в родной город. «Ты в лесу без лука пропадешь, — сказал тогда Янко, — потому как никакой дичи тебе голыми руками не взять, а стрелой и вепря можно свалить. Мне же теперь только через Ирпень переплыть, да на стену Белгорода подняться. А для этого лук мне не нужен!»

— Спаси бог неба тебя, мой верный друже Янко! — вслух проговорил Могута, словно белгородский ратник мог услышать теперь его. — Не только для дичи сгодился твой подарок, отменный лук киевлянина Власича! — Он крепко стиснул пальцами кибить[62] лука, положил на нее стрелу с древком красного цвета от крови печенега, сбитого прошлым днем у Днепра, и когда до чужака оставалось не более сотни шагов, резко выпрямился в седле, натянул тетиву с такой силой, что, казалось, подзоры[63] вот-вот треснут, и пустил стрелу. Метил в коня, чтобы убрать находника с пути. Гнедой в яблоках конь со всего маху рухнул на землю. Над ковылями головой вперед полетел всадник, потом два раза мелькнули конские копыта — и все пропало в густой траве, словно в воду кануло.

Ответом на удачу русича были три стрелы, пущенные печенегами с довольно большого расстояния, а потому на ветру и не столь удачно.

«Гонитесь, гонитесь! Кто первым приблизится, тому будет вторая стрела, кровью пропитанная! Пять штук выдернул я из ваших соплеменников, а вас идет мне наперерез всего трое!» — о тех, которые нагоняли его сзади, Могута как бы забыл — до них оставалось еще больше полутора поприщ.

«Настигнут, — оглянувшись, понял Могута, и в душу впервые вкралось недоброе предчувствие. — Задние настигнут до наступления полной темноты над степью, да и эти с каждым конским скоком наперерез близятся! Ну коли так, биться будем!»

Могута еще раз выпрямился в седле, поднял длинный лук и с яростными проклятиями находникам, выпустил стрелу в ближнего печенега. Всадник каким-то чудом успел наклониться к гриве коня, конь от этого резкого движения метнулся влево и сбросил седока в гущу ковыля. Двое оставшихся чуть-чуть попридержали гривастых скакунов. Они поняли, что лук русича бьет гораздо дальше их луков, не менее, чем на сотню шагов, и подставлять себя под его стрелы у них пропало всякое желание: решили ждать своих соплеменников, которые гнались следом за дерзким гонцом князя Владимира к торкам. А в том, что это именно гонец, у них, по-видимому, не было никакого сомнения, И хотелось всадникам отличиться перед каганом Тимарем, изловив этого русича, да видели, что он их к себе ближе чем на полет его стрелы, не подпустит…

Впереди, перекрывая путь Могуте, близился густой лес. Крайние к полю дубы в лучах заходящего солнца, которое нижним краем уже прилегло на западный небосклон, отливали медным сиянием, над кронами кружили вороны, высматривая место для близкого ночлега.

«Либо спасение мое, если лес этот довольно просторен, либо погибель, если он недостаточно широким окажется! Но иного пути не вижу! Ежели начну огибать лес краем, задние печенеги скоро вцепятся в хвост моего коня. В лес, Могута, и да поможет нам бог неба Христос! Он теперь видит меня, еще довольно светло, неужто не спасет русича, который принял его как нового бога своей земли? — И Могута размышлял, словно возносил молитву к новому богу, а сам ударил пятками взмыленного коня.

— Держись, ретивый, не упади, иначе настигнут меня клятые находники! Живым не дамся — на копья поднимут. Либо, как дружинника Вешняка под Белгородом, стрелами издали побьют!

Могута влетел в лес на такой бешеной скорости, что едва сам себя не погубил, когда успел пригнуть голову, промчавшись под толстым отростком столетнего, не менее, зеленого великана. И тут же повернул коня вправо, подальше от днепровского берега.

«Печенеги подумают, что я в глубь леса ринусь, туда и кинутся следом за мной, чтоб до темноты успеть изловить», — принял весьма рискованное решение Могута, направляя уставшего коня так, чтобы деревья и мелколесье надежно закрывали его от преследователей. Печенеги достигли леса в тот момент, когда Могута отъехал в сторону не менее, чем на полет стрелы. Он ласково похлопал коня по горячей влажной шее, успокаивая и благодаря одновременно, потом склонился к конской голове, прошептал, будто разумному существу:

— Рысцой иди, дружок, рысцой. Здесь листва под деревьями лежит толстым слоем, твоих копыт печенеги не услышат, даже если ухом к земле приложатся! — Могута то и деле наклонялся, чтобы не задеть низкие ветки, а еще через две сотни шагов вовсе остановился, слез и повел бурнастого дружка за повод, давая коню возможность отдышаться и вернуть силы.

«Как знать, не придется ли нам еще раз наметом уходить от врагов, — думал Могута, чутко прислушиваясь к затихающему гомону вечернего леса; здесь, под зеленым непроницаемым пологом листвы, было уже так темно, что стволы деревьев в полусотне шагов сливались как бы в сплошной частокол. Позади было тихо, не слышно ни конского ржания, ни перекликающихся голосов, как обычно бывает при погоне, тем более, если ищут всего-то одного человека. — Выходит, правильно уклонился я в сторону от Днепра, находники углубились в самые дебри, думая, что я там ищу себе спасение», — отметил про себя Могута, радуясь, что, возможно, удастся счастливо уйти от преследователей.

— О бог неба! Знал бы ты, как хочется есть! — Могута вдруг почувствовал сильный голод — вспомнил, что последний раз трапезничал поутру, отыскав брашно в походной котомке Первуши. — Какая досада! Надо было спросить у Горислава хлеба на дорогу. Ох, — неожиданно простонал Могута. — Будто еж в животе вертится! — Могута едва не застонал от голодного приступа — весь день на веслах, а потом эта отчаянная скачка верхом отняли все силы, высушили, казалось, его тело, подстать осеннему почерневшему листу, который падает с родимой веточки даже от слабого дуновения ветра…

Почти в полной темноте набрел Могута на крошечный ручей, который, невидимый в разнотравье, чуть слышно журчал, перекатываясь в сплетении темных корней деревьев. Конь тут же потянулся к воде, пил бережно, долго, да и Могута не отказался от нескольких пригоршней чистой воды, настоянной на запахах травы и старых листьев. Ненароком во тьме оперся левой ладонью о приседельную сумку бывшего владельца коня и едва не взвопил от радости — не пустая!

«О могучий Христос! И ты, людьми отвергнутый Перун! Знать, не час мне умереть в темном лесу с холодной водой в животе!» — Могута проворно развязал ременный узел, вынул полковриги хлеба, следом изрядный кус соленого вареного мяса. Подстать голодному волку вонзил зубы в мясо, задвигал челюстью. Обильная слюна смочила суховатые волокна говядины, но Могута не стерпел и проглотил почти не прожеванное мясо»

«Не торопись, — усмехнулся Могута и укорил сам себя за столь явно выказанную жадность к брашне. — Ночь тебе дана на трапезу и на отдых, а по ранней поре, едва проклюнется утренний свет, ехать далее, искать торков… или вновь от печенегов спасаться, неужто не покинут леса находники, будут и далее стеречь меня, в надежде перехватить княжьего посланца? И далеко ли до южного края леса? Как тихо здесь, даже ночные вещие птицы не перекликаются, пугая мышей и зайцев». — Могута прислушался, не заголосит ли где филин, пугая мелкую пернатую братию, или сам кого-то испугавшись? Сытый желудок и тишина принесли успокоение, Могута привязал коня к тонкому стволу плохо различимого во тьме деревца, снял походную котомку, положил ее у подножья соседнего дуба, руками на ощупь приготовил себе ложе поровнее… Не успел положить голову, как физическая усталость мигом свалила его на бездонную зыбкую постель сна.

Чужой отдаленный говор Могута воспринял, как отголосок сновидения — привиделось ему, что они с братом Антипом на киевском торге, а вокруг тьма люда всякого, в том числе и заезжие гости иноземные, которые смешно лопочут на своих непонятных языках. Но за этим говором раздалось конское ржание, попервой издали, а потом совсем над головой. — «Мой конь это» — дошло до сознания Могуты, он резко повернулся с левого бока на спину, потом сел и с неимоверным усилием открыл заспанные глаза — в двух десятках шагов, среди предутренней дымки тумана, выставив копья, к нему стеной шли чужие воины в высоких меховых шапках.

— Печенеги! — Могута то ли вскрикнул это страшное слово, то ли подумал, в миг был на ногах, подхватил щит, выдернул меч из ножен и спиной прижался к шершавому дубу, под которым еще миг назад так безмятежно спал, не чуя роковой опасности… Но чужаки враз остановились, опустили копья к земле, заговорили между собой на странном наречии, в котором Могута то и дело улавливал знакомые, но сильно искаженные слова. Кого-то громко позвали, и из чащи леса верхом на белом жеребце выехал крупный всадник, живо соскочил на землю, не доставая меча, смело приблизился к Могуте. Улыбаясь, выставил перед собой руки ладонями вперед, в больших голубых глазах искрилась неподдельная радость. Когда заговорил, Могута с облегчением понял — перед ним кочевые русичи из бродников, в крови которых за сотни лет странно перемашалась кровь славянских и степных народов.

— Не бойся нас, брат, — с трудом подбирая слова, заговорил старший из бродников, пригладил ладонью роскошную бороду поверх кольчуги, назвался: — Я — Отар, старейшина, знать, своего рода, а живем мы под рукой торкского князя Сурбара. Мои воины видели тебя вчера, когда за тобой гнались печенеги. Моих воинов было столько, — и Стар показал шесть пальцев. — Они сказали мне, я привел моих воинов тебя спасать. Печенегов мы прогнали, как только стало чуть светло, тебя в лесу искали. Сначала там, — и он кивнул головой в глубь леса. — Печенеги тоже тебя искали там, а ты хитрый, как лиса… — и засмеялся, довольный своей шуткой.

— Добро, брат Стар, добро! — с неимоверным облегчением выдохнул Могута, минуту назад готовый было биться до последнего издыхания. — Мне надо видеть князя Сурбара, я послан гонцом к нему от князя Владимира с важными словами.

— Мы так и думали, — согласно качнул полуседой головой смуглолицый степной богатырь. — Садись на коня, мы проводим тебя к нашему князю. Хорошо получается, сегодня у князя Сурбара и другие торкские князья в шатре сидят, о чем-то сговариваются.

Становище князя Сурбара было неподалеку от кручи Днепра, прикрытое со стороны степи двумя глубокими оврагами, а ровная часть степи между вершинами оврагов перерезана рвом в три человеческих роста, за рвом вал и острозубый частокол из новых стволов высоких хвойных деревьев.

— Чтобы печенеги не напали изгоном, — пояснил Стар, когда по его просьбе с той стороны рва опустили шаткий мост — проехать по нему мог только один всадник.

В центре становища красовался пестрый шатер, возле шатра усатые воины с копьями — личная стража Сурбара, рядом несколько десятков лоснящихся выхоленных коней под седлами, внутри шатра слышен громкий говор, порой переходящий в смех.

— Я говорил уже — у князя Сурбара гости, теперь время обеда, вот они и говорят так громко, даже сомы под берегом Днепра слышат, — пошутил Стар. Они слезли с коней за два

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату