Когда Принцесса вышла из библиотеки, она увидела, что на улице перед входом нагло прохаживается фланелевый, оливкового цвета мышонок с большими глазами, мышонок точно такой, как в старом добром мультике про Тома и Джерри, только в средний человеческий рост. В руках мышь держал огромную мышеловку.
При виде Принцессы зверь демонстративно бухнулся на колени, установил мышеловку-капкан на тротуаре и положил на нее голову, будто на плаху.
В этот момент из-за микроавтобуса, припаркованного поблизости, выскочил серый кот Том под два метра ростом, подбежал к Джерри и стал отнимать у него нелепое орудие публичного суицида.
Эта пантомима была неожиданной и нелепой. Громила-телохранитель отреагировал парадоксально — его лицо расплылось в счастливой улыбке, он стал похож на карапуза, сидящего дома у телека с пакетиком леденцов, захлопал в ладоши и, достав из кармана монету, швырнул в пустую картонку, которая валялась недалеко от возящихся персонажей. Несколько прохожих остановились и с улыбками бросили деньги артистам, устроившим веселое уличное представление.
Принцесса сперва оторопела, а потом не выдержала и расхохоталась. В этот момент мышь, словно вязаную шапку, стянул с себя ушастую голову, и под серой фланелевой маской оказалось виноватое лицо Егора…
Каких трудов стоило Мельникову уговорить Королева поучаствовать в уличном шоу, неизвестно.
Сломавшись, Королев подсказал, что любимыми Сашкиными мультиками с детства были истории про Тома и Джерри, потом сам написал сценарий представления, провел единственно возможный в данном случае кастинг, а также позаботился о костюмах и реквизите.
Результат показал, что замысел и продюсинг были успешными — Принцесса Егора простила.
Переодевшись в смокинг, счастливый Королев укатил в Кенсингтонский дворец, а Егор проводил Сашу домой.
Расстались они тепло, но сдержанно — решили не торопиться. Когда Саша уже скрылась в подъезде, Егор услышал звонок. Подумав, что это сигнал его комма, Егор вынул аппарат из кармана, но коммуникатор молчал.
Звонил счастливый жених. Первым желанием Саши было нажать сброс, но она этого не сделала.
Приложив указательный палец к уху и чувствуя все возрастающую уверенность, она совершенно спокойно, с какой-то неожиданно мудрой и человечной интонацией стала говорить в микрофон на запястье, что ее согласие было ошибкой, она попросила прощения и предложила звонящему вечную дружбу.
Похоже, финал разговора Принцессу не устроил. Она раздраженно сорвала часы-телефон с руки и, придя домой, сразу же выбросила их в мусороглот. А вслед за ними и линзы.
Дома Саша с невольной улыбкой повалялась на диване, подумала-подумала, вдруг снова встревожилась и вызвала такси — ей захотелось переночевать в отеле, в роскошном многокомнатном номере папы.
Глава двадцать третья. ПРОГУЛКИ И ПОЦЕЛУИ
Егор и Саша, встретившись на следующий день в холле отеля как будто впервые, сначала погуляли по городу. Они больше молчали или обменивались кроткими фразами, заново привыкая друг к другу. Потом как-то вдруг решили прокатиться на «чертовом колесе» — «Оке Лондона».
Наверху в прозрачной капле-кабинке, будто прилепившейся после дождя к исполинскому ободу, Саша немного повеселела (до этого она словно пыталась справиться с какой-то навязчивой мыслью), стала рассказывать об Англии, о столице, показывала сверху и объясняла, что как называется. Она любила Лондон и хорошо его знала.
— Обожаю Лондон. Сейчас все тебе покажу. Мы ведь не успели… Ладно, ладно, забыто… Смотри. Вот это все — Сити, центр, в Средние века это был весь Лондон. Вон Стрэнд и Пэлл-Мэлл, крутые места. А видишь, такой смешной человечек в витрине на набережной Виктории? Это классный ресторан. Вон Мэйфер, где вы остановились, а там — «пуп земли», Пиккадилли, видишь, такой дом весь в рекламе, на углу? Ну, ты знаешь, наверняка видел. Фонтан посредине, вечером, когда много огней, около него тусуются всякие. Трафальгарская площадь мне нравится куда больше. Да нет, ты туда смотри. Ну что ты смеешься? А вон, видишь, собор Святого Павла. Классно, да? Та-а-а-к… Там, левее, Блумсбери, студенческий район, красивый. Еще левее башня Телекома, а там, где много деревьев, видишь, чуть дальше, такие кудри, это Риджентс-Парк. Лодки на пруду, зоопарк, театр, сады, розарии — красота, в общем. Там еще планетарий недалеко, и музей мадам Тюссо — можем сходить посмотреть. Фигуры там и правда, как люди, даже страшно, когда долго смотришь. Так… вон Гайд Парк, все эти «горлодерики», теперь такое довольно причесанное местечко, не то что раньше, когда там плюнуть некуда было — одни иммигранты. Лодки на Серпантине, лебеди в Круглом пруду. Челси мне совсем не нравится, там сплошные футбольные фанаты, а пабы и кафе грязные, как стадион после матча. Кенсингтон — роскошный район, музеи, тихие улочки, вот там настоящие лондонцы и живут. А в Сохо я редко бываю — видишь, за колонной Нельсона? — абсолютно отвязное место. Помнишь Джекила и Хайда? Хайд там скрывался. Сей-час там ночные клубы, рестораны любой кухни, дискотеки, ну такие, отстойные, наркота, трансвеститы, в общем, всякая дрянь. А! Вот! Как же я забыла! Поверни голову. Это Тауэрский мост. Там снова открыли верхние галереи и теперь пускают за деньги. Одиннадцать фунтов. Как двадцать лет назад. Здесь мало что меняется. Мост что-то вроде музея. Ну и вид неплохой. Хотя если бы это были просто галереи моста, не застекленные, было бы интереснее. Наверняка. И чтобы на ночь не закрывали. Говорят, их когда-то закрыли, потому что с моста часто прыгали в Темзу влюбленные и самоубийцы. Гибли в основном влюбленные, а самоубийцы выживали. По-моему, это неправильно.
Егор смотрел вниз, на темную воду Темзы, и у него кружилась голова. То ли медленное движение вверх, то ли природная боязнь высоты — кто его знает. Жутковато ему было. Не по себе. Особенно в самом начале.
Принцесса говорила, и говорила, и говорила. От Лондона она перешла к своей жизни, рассказывала о матери, которой не знала, об отце, об учебе, о тропических островах. Но вот что странно — ее болтовня не доставала Егора, более того, отвлекала от страха высоты.
Он отцепился от поручня, и рифленый пол уже не казался ему таким тонким, как раньше. Вообще Егор терпеть не мог девичьих разговоров. А тут поймал себя на мысли, что, наверное, и сам точно так же рассказывал бы об этих вещах, примерно теми же словами и с теми же чувствами. Иногда Саша увлекалась, торопилась и становилась совсем беспомощной, как маленькая девочка, потерявшаяся в супермаркете. Егор внимательно слушал, иногда не слушал, а разглядывал синие игристые глаза и такие губы! В ее лице было мало женского, скорее, она была похожа на подростка неопределенного пола, без пудры, теней и всяких там румян и помады. Дело тут не в возрасте, просто она такая, спонтанная. И умная, без жеманства и стервозной женственности. Но больше всего Егора удивило, что сейчас в Принцессе не было обычной московской тусовочности, она будто сняла маску и говорила на другом языке, без традиционной жвачной оттяжки продвинутых девиц.
Егор дослушал очередной рассказ и прямо так и спросил — о московской маске. Принцесса ответила с ходу, словно тоже об этом думала. Там, мол, в Москве — примитивно, неинтересно, все очень определенные, одинаковые, особенно девки. Если отличаешься, тебя не понимают. А здесь — свободнее, можно быть собой и одеваться немодно. Он удивился: она так органично и легко вписывалась в столичную тусовку. Принцесса шутливо обиделась. Егор снова смутился. Саша призналась, что в Москве трудновато без маски. Или тогда нужно совсем замкнуться и не высовываться.
— Ты это знаешь не хуже меня. Правда?
— Что ты имеешь в виду? — насторожился Мельников.
Принцесса хитро улыбнулась.
— Ты же в Москве живешь. Причем неплохо, насколько я знаю. И тоже при помощи маски. Не так?
Потом она говорила о том, как любит Москву и жалеет, что великий город плетется в хвосте у басурманов; как было бы здорово, если бы мы не сдирали все с Запада, а шли своими путями; по улицам
