Ганценмюллера, где тот наладил практически безнадежно парализованное движение поездов между Минском и Смоленском. Это вполне в духе фюрера».
– В прошлую зиму мне пришлось решать проблемы, – продолжал между тем Гитлер, – с которыми я никогда в жизни не сталкивался. И так называемые специалисты, и люди, занимающие ответственные посты, то и дело твердили: это невозможно, это не получится. Больше я не потерплю подобных суждений! Истинные руководители всегда решали и решают любые проблемы. И ни с кем особенно не церемонятся. И меня совершенно не интересует мнение потомков о моих методах. Мы должны выиграть войну, в противном случае Германию ожидает гибель. Вот единственное, что меня волнует.
Новоиспеченный статс-секретарь, порозовев, слушал Гитлера и явно воспринимал его слова как руководство к действию.
«Надо бы поговорить с министром, – подумал Шпеер, вновь заметив муху, на сей раз севшую на подлокотник соседнего кресла. – Старик очень, очень обидится. А специалист он все-таки отличный, зачем ссориться с ним по пустякам?»
– Прошлой зимой я сумел предотвратить катастрофу только потому, что успешно противостоял натиску генералов, которые настаивали на отступлении, – продолжал Гитлер. Наверное, он говорил это скорее для себя, но Ганценмюллер и Шпеер слушали внимательно. – А вы… – фюрер повернулся к советнику. – Вы своим поведением на фронте доказали, что обладаете должной энергией и способны навести порядок на транспорте. Шпеер, рейхсминистр в приемной?
Шпеер кивнул.
– Пусть войдет, с кем он там еще пришел…
Шпеер подошел к двери кабинета и открыл ее. Старик сидел на диванчике, вполголоса беседуя со своим министериаль-директором Лейбрандтом.
– Фюрер приглашает вас, – сказал Шпеер. Дорпмюллер колюче взглянул на него, пропустил вперед министериаль-директора.
– Я намерен своим личным вмешательством изменить сложившуюся ситуацию! – заявил Гитлер, как только они вошли. – Я в свое время тоже начинал с нуля, был просто солдатом Первой мировой войны и пришел в политику, когда все, кто считал себя истинными вождями, оказались далеко не на высоте. Железная воля – вот что помогло мне одержать победу. Весь мой жизненный путь подтверждает, что я никогда не отступаю перед трудностями. Война поставила перед нами новые задачи, и мы просто обязаны решить их. Я повторяю, для меня не существует слова «невозможно». Он сверкнул глазами и крикнул: – Не существует – и все!
«Очень удобный момент для рукоплесканий, – подумал Шпеер. – Зал встает и кричит: «Хайль!». Вот только зала нет, а участники совещания – народ привычный».
Выдержав паузу, Гитлер сказал уже вполне спокойным голосом:
– Я, господин Дорпмюллер, назначаю вашего советника, вот этого молодого человека, на пост статс- секретаря.
Рейхсминистр промолчал. Он лишь кивнул и покосился на Ганпенмюллера, который явно чувствовал себя не совсем удобно. Тем не менее факт свершился, и совещание продолжалось как ни в чем не бывало. Проблема железных дорог муссировалась еще некоторое время, после чего Мильх и Шпеер получили временные чрезвычайные полномочия на транспорте. Завершая совещание, Гитлер с металлом в голосе заявил:
– Транспортная проблема не может стать причиной нашего поражения. Следовательно, она должна быть разрешена.
Чиновники и генералы поднимались из-за стола, складывали бумаги в папки и портфели. Гитлер поманил пальцем Шпеера, который подошел к рейхсминистру транспорта и хотел было заговорить с ним в надежде как-то смягчить неприятный момент.
– Останьтесь на пару минут, – сказал. Гитлер. – Я хочу, чтобы вы присутствовали при разговоре.
Каком разговоре, с кем, фюрер не сказал. Шпеер сел на свободное кресло, дожидаясь, пока участники совещания покинут кабинет. Наконец все удалились. Гитлер, не обращая внимания на Шпеера, поправил воротник, откашлялся и посмотрел на часы.
– Довольно долго мы говорили о таких банальных вещах, – досадливо сказал он. – Почему я всегда все должен делать сам? Почему у меня много советчиков, которые не в силах сделать что-то реальное, как только тому придет надобность?
Шпеер пожал плечами:
– Хорошие советчики – не всегда хорошие специалисты…
Фюрер посмотрел на него, ничего не сказал, потер лицо руками.
– Ах, было б у меня здоровье покрепче… – пробормотал он чуть слышно. И Шпеер вспомнил: именно эти слова, именно так же устало сказал ему Гитлер в тридцать девятом, когда стоял возле огромного макета новой застройки Берлина. Тогда он взял Шпеера за руку и произнес:
– Теперь вы поняли, почему мы делаем это с таким размахом? Это ведь столица германского рейха – ах, будь у меня здоровье покрепче…
Отняв ладони от лица, Гитлер вновь выглядел бодрым и готовым к делам.
– Итак, – сказал он громко, – я попросил вас остаться. Сейчас сюда войдут два человека. Вы их, наверное, знаете. Прошу вас, внимательно выслушайте то, что они будут говорить, а потом скажете мне свое мнение.
Шпеер не удивился. Фюрер считался с его мнением, и не только в том, что касалось архитектуры, вооружений или транспорта. Кто бы там ни ждал в приемной, Гитлер не был уверен в них или их идее до конца и потому надеялся на стороннего объективного слушателя.
Первого из вошедших Шпеер действительно знал, хотя и не очень хорошо, – это был Вольфрам Зиверс, шеф «Анненербе». К этой организации Шпеер относился не совсем серьезно, хотя, конечно же, пользу они тоже приносили, и порой немалую. В то же время сугубый материалист Шпеер не мог не веселиться в душе при мысли о черных магах в эсэсовских мундирах, корпевших над древними рунами в поисках ужасного
