– Для этого мы существуем. Мы должны быть довольны. – Ибрахим откинулся назад, опершись руками о холодный песок.
– Чем же?
– Тем, что мы знаем, для чего созданы Наш смысл, он нам известен… Все они, все эти люди… – Ибрахим делал паузы между словами, словно с трудом подбирая их. – Все они мучаются, не зная, куда себя деть, что сделать… Они не знают своего предназначения, и в жизни их нет смысла. От этого они несчастливы.
– А в чем для них смысл? В пустом троне?
– Может быть, и так… Хотя это не смысл, а цель. Не знаю… Жаль, что с нами сегодня нет Мухаммада. Он любил такие разговоры.
– Когда-нибудь мы еще поговорим с ним на эту тему. Я уверен.
Больше они не произнесли ни слова.
Звезды так и остались прибитыми к небосводу, ночь по-прежнему стояла за кругом света, а над песками неслись еле слышные звуки. Обрывки какой-то мелодии, песни, молитвы… Кто разберет?
42
Нет ли пути к возвращению?
Человечек был страшненький. Не особенно выдающейся внешности, невысокого росточка… Залысины создавали иллюзию большого лба, да и вся форма черепа была, какая-то неправильная, что ли?.. Виски как будто выпуклые или слишком «раздутая» затылочная часть?
Зиверс никак не мог определить, почему внешний вид этого человека так отталкивает. Светлые, голубые, до прозрачности, глаза подобострастно взирают из-за толстых очков. Руки уложены на колени. Примерный человечек.
Однако когда он заходил в кабинет, всегда хотелось открыть окно. Казалось, что сквозь густой запах одеколона, неплохого, кстати, одеколона, пробивается другой, более страшный дух.
Человечек улыбнулся тонкими губами и вдруг начал нервно потирать руки. Зиверса едва не вывернуло, и он поспешил углубиться в отчет. Однако в уши ему лез противный звук, это шуршала сухая кожа рук страшненького человечка…
«Я что-то слишком расслабился, – подумал Зиверс, откидываясь в кресле и разглядывая потолок. – Я слишком многое себе позволяю. Слабость – это слишком большая роскошь. В наше время это вообще непозволительная роскошь, она очень дорого стоит».
– Итак… Я доволен отчетом. Как, впрочем, и всей проведенной вами работой. Судя по всему, ваша просьба не останется без внимания и я замолвлю слово перед Гиммлером.
– Благодарю вас, господин оберштурмбаннфюрер, благодарю вас. Этот проект имеет очень большое значение для нашего общества и для науки в целом. Я всецело надеюсь…
– Да, конечно, – несколько грубовато подтвердил Зиверс. – Да, конечно. Ваша… лаборатория будет получать все необходимые материалы.
Человечек подметил небольшую заминку, произошедшую со словом «лаборатория» и интерпретировал ее по-своему.
– Позволю себе заметить, господин оберштурмбаннфюрер, что этот проект важен для науки. Тут нет чего-то предосудительного, просто научный интерес в данном случае превыше всего. Особенно когда это касается неполноценных народов.
– Я в этом и не сомневался, – поспешил заверить человечка Зиверс. – Так и передайте доктору Хирту. И еще раз большое спасибо за ту работу, которую вы выполнили. Я думаю, не имеет смысла напоминать о той конфиденциальности, которая придана этому делу?
Человечек вскочил, вытянулся во весь свой коротенький росток и рьяно вскинул руку вверх:
– Так точно, господин оберштурмбаннфюрер! Хайль Гитлер!
– Хайль!
Слегка косолапя, человечек вышел из кабинета.
Зиверс открыл окно. В воздухе еще висел запах одеколона, смешанного с чем-то еще. Наверное, с болью.
Ветер, влетев в окно, зашевелил листки бумаги на столе.
Отчет, принесенный страшненьким человечком, тоже зашевелился, как живой. Ветер подхватил буквы, сложил их в слова, играя новыми для себя игрушками.
«В ходе допроса, проведенного мной, было выяснено, что Ганс Вернер…»
«При дальнейшем разбирательстве допрашиваемый проявил упрямство и скрытность, чем вынудил меня применить методы допроса третьей…»
«После того как Ганс Вернер пришел в сознание…»
»…повреждений…»
»…костная ткань…»
»…сердечная недостаточность…»
Подпись ветер не разобрал. Ему стало скучно играть с простой бумагой, и он выпорхнул в окно, подальше от спертого воздуха в кабинете…
Зиверс не видел этой игры, он прокручивал в голове ситуацию с утечкой информации. По всему получалось, что корни этой проблемы уходили так глубоко, что копать отпадало всякое желание.
